Дорога к фронту - Андрей Львович Ливадный

Через несколько минут все вновь утихло. Снижаясь, догорают осветительные ракеты.

Ползем от воронки к воронке. Темные глыбы опаленной брони постепенно приближаются. Я окончательно выбился из сил. Пленного фашиста тащу за собой, ухватив его за портупею.

Никита замыкает.

Наконец-то танки…

Под подбитой «четверкой» зияет глубокая воронка. От земли остро разит сгоревшим бензином и маслом. Но букет ароматов этим не ограничивается. Еще смердит горелым мясом.

Останавливаться тут — не вариант. Ползем дальше. Метров через двадцать старшина принимает решение:

— Веселова, забери документы. Головой за них отвечаешь.

Она забрала папки, туго перетянутые телефонным проводом.

Молчим. Говорить сейчас особо не о чем. Напряжение не отпускает, хотя холодок уже не так часто окатывает спину.

— Ну, поползли. Немного осталось.

Вскоре со стороны наших траншей послышался невнятный шум.

Ближе. Еще ближе.

— Стой! Кто⁈

Голос сиплый, надорванный.

— Стой, а то стрельну!

— Свои… Не дури, Егоров!

— Лом, ты что ли?

— Ну кто по-твоему⁈ «Языка» примите!

Двое бойцов тут же ухватили немца и стащили его в траншею.

* * *

Полузасыпанный ход сообщения в ту ночь показался мне самым надежным и безопасным местом на земле. Удивительно, как меняется сознание под напором обстоятельств.

Ротный КП оборудован в разбитом бомбой блиндаже. Бревна надломлены и кое-как подперты, потолок то и дело поскрипывает, будто кряхтя под грузом насыпанной поверх земли.

Коптит светильник, сделанный из гильзы от сорокопятки. На столе расстелена карта. Сбоку лежит фляга. Я невольно сглотнул, только сейчас осознав, как хочется пить.

Немца уже привели в чувство, но пока не допрашивают. Старший лейтенант окинул нас усталым взглядом и коротко спросил, заметив мои петлицы:

— Летчик?

— Так точно. Отдельная сводная эскадрилья. Ваши соседи. Свяжитесь с капитаном Земцовым. Он подтвердит.

— Как в тылу у немцев оказался? Сбили?

— Сел на вынужденную.

— Вы вчера нас прикрывали?

— Мы.

— А кто немецкую крупнокалиберную зенитку приголубил? — раздался голос из сгущающегося по углам блиндажа сумрака.

— Если речь идет о «восемьдесят восьмой», то я.

— Ну, значит, я твой должник, — в круг неровного света шагнул лейтенант-танкист. Наверное, командир того «КВ». — Что там немец? — тут же стал расспрашивать он.

— Накапливается, — ответил старшина. — С утра, наверное, опять полезут. Фрица я похоже никчемного приволок, но его бы контрразведчикам переправить. А вот пока мы к линии фронта пробирались, то кое-что разведали, — он указал на карте расположение гаубичных батарей и места скопления бронетехники. — Вдарить бы по ним.

— Нечем, — с досадой ответил командир роты. — Снаряды у артиллеристов вчера все вышли, а новых не подвезли.

— С капитаном Земцовым свяжитесь, — произнес я. — С рассветом сможем вылететь на штурмовку. «Сотки» правда закончились, а вот пятидесятикилограммовые «ФАБы» точно есть. Как раз для гаубиц сойдет.

— Не успеете. Немец еще в сумерках артподготовку начнет, если на сегодня у них наступление запланировано. Но свяжусь, — пообещал он.

— Мне на аэродром надо.

— Машин нет. Только санитарная полуторка под утро пойдет. Можешь с ранеными до железнодорожного разъезда доехать. А дальше пешком.

Я трезво оценил свои силы и спросил:

— Во сколько поедет машина?

— Точно не скажу. Сломалась. Раненые тоже ждут. Как водила починит, так сразу. Ты, лейтенант, иди, приляг. Старшина тебя проводит и устроит, а бойцы разбудят. На аэродром я позвоню, скажу Земцову, что ты к нам вышел.

— Спасибо. Разрешите идти?

— Шагай. И выспись. Если немцы с утра снова полезут, вы летуны, нам ох как нужны будете. Так Веселова, а ты пока останься. Немца допросить надо. Будешь переводить.

Мы с Ломейкиным козырнули и вышли из блиндажа.

Ночь звездная. В небе ни облачка.

— Андрей, я «MG» себе оставлю, ладно? — спросил старшина.

— Да забирай. Мне бы патронов к «ТТ».

— Не вопрос, отсыпем, — Никита привел меня к узкому входу в землянку. — Вот здесь располагайся, — он зажег нехитрую коптилку. Несколько бойцов спали вповалку на земляном полу, застланном прелой соломой.

Один из них приподнял голову:

— О старшина вернулся…

Я заметил: на передовой все выглядят уставшими до предела, но, несмотря на обстановку, здесь нет безнадеги.

— Патроны, — Никита протянул мне пачку. Упаковка показалась необычной. Два ряда по восемь патронов завернуты в сероватую промасленную бумагу, перетянутую бечевкой. Даже в фильмах такого не видел[3]. — Садись, перекусим. — Старшина выложил на пустой снарядный ящик кусок зачерствелого хлеба, луковицу, отцепил от пояса флягу и протянул мне: — Глотни.

Спирт обжег горло, теплым комком провалился в желудок.

— Закусывай, а то с устатку сомлеешь.

— Мне бы не проспать, — ответил я, жуя кусок хлеба. Даже не представлял, что черствая горбушка может быть такой вкусной.

— Не бойся. Я часового предупредил. Он разбудит. Ну ладно. Пошел. Ни пуха тебе в небе, лейтенант.

— А ты?

— Пулемет к делу пристрою.

Вот так мимолетно сводит судьба людей на фронте. Он ушел, а мне подумалось: увидимся ли когда-нибудь еще?

Я дожевал хлеб, вдоволь напился воды, лег на солому и моментально уснул.

* * *

Машина с ранеными отправилась в тыл лишь в начале шестого утра.

Серые предрассветные сумерки встретили дымкой льнущего к земле тумана и отдаленным рокотом разрывов. Похоже немцы сегодня решили атаковать на других участках фронта.

Место мне досталось в кабине. На разъезде, по словам водилы, вскоре должен остановиться санитарный поезд.

Дорога — ухаб на ухабе. Разбита техникой, изрыта воронками. Даже сквозь тарахтение мотора слышны стоны и ругань, доносящиеся из кузова.

Водитель старается изо всех сил. Жмется ближе к обочине, одним колесом ловит гребень глубокой колеи, чтобы раненых не так сильно трясло.

Мой четвертый день на фронте… Каким он будет? Смотрю по сторонам, вспоминаю фронтовую дорогу, увиденную сверху, еще при первом вылете.

Мы сейчас едем по проселку. Лес остался правее. По другую сторону неубранные поля. Удивительно, уже конец августа, а кое-где все еще цветут васильки.

По большому счету, мне, как закоренелому жителю мегаполиса, многое в новинку. Смотрю и думаю: такой простой красоты никогда не замечал. Некогда было.

За мыслями несколько километров пролетели незаметно. Вскоре покажется развилка дорог, и я сойду. Дальше не по пути.

Нарастающий, быстро приближающийся гул мотора я ощутил внезапно, все существом. Вот он изменил тональность. Сброшены обороты, а значит «мессер» вошел в отлогое пикирование. Он вынырнул со стороны фронта, позади нас.

— Сворачивай! Резче! — закричал я.

Водила смертельно побледнел, но не растерялся. Вильнул, хотя недостаточно быстро и круто, — уйти с линии огня не удалось.

Пулеметно-снарядные трассы хлестнули наискось, прошив кузов. Лопнуло заднее колесо, задребезжал металл. Над нами пронеслась стремительная тень, обернувшаяся легко узнаваемым силуэтом «мессершмитта», — выходя из атаки он заложил левый вираж с