Дорога к фронту - Андрей Львович Ливадный

Я кубарем выкатился из кабины. Кузов, где лежали и сидели раненые бойцы, разбит в щепу. Кунг хоть и старенький, но видно, что машина санитарная, — выцветший под солнцем красный крест различим издалека!

Немец развернулся и пошел на второй заход. Двигатель полуторки заглох, водитель убит. Вновь загрохотали очереди, вспыхнул бензин, выливающийся из пробитого бака, взметнулся столб огня, а фашист глумливо покачал крыльями, спокойно набирая высоту.

Я не смог ничего не сделать. Пытался, но не смог. Машина за считанные секунды превратилась в факел. Жар такой, что невозможно подступиться.

Глотаю слезы. «Мессер» уже превратился в едва различимую точку, а через несколько секунд исчез из вида.

Спасать некого. Я даже не знаю, сколько человек было в кузове, но они все мертвы.

В наступившей тишине гудит пламя. Не слышно ни стонов, ни криков. Обугленные силуэты, сбившиеся в бесформенную груду тел, не шевелятся.

Мое состояние невозможно передать словами. Любое из них прозвучит блекло, не отражая и сотой доли той горечи и ненависти, что я испытал, пытаясь подступиться к охваченной огнем машине.

Почему⁈ Зачем⁈

Мои зубы стиснуты. Ни звука не вырвалось из горла.

Почему он выбрал целью санитарную машину? Какой в этом смысл? В нескольких километрах аэродром, сзади передовая, а правее железнодорожный разъезд, — вокруг полно военных объектов!

Никто и никогда не сможет ответить на эти вопросы, ибо правда скрыта в изъяне психики, червоточине, живущей внутри таких вот тварей.

Похоже я стоял, совершенно окаменев. Даже не вздрогнул, когда на плечо легла чья-то рука. Незнакомый танкист, спрыгнув с брони остановившегося «Т-26»[4], скупо спросил:

— Снаряд?

— «Мессер»… — глухо ответил я.

— Ты присядь, браток. Дух переведи. Мы тут сами управимся.

Честно говоря, я особо не помню, как они гасили огонь и хоронили тела. В себя пришел бредущим по проселку в направлении нашего аэродрома.

На оклик часового даже не среагировал. Хорошо хоть боец взвода охраны узнал меня, и спросил уже тише:

— Товарищ младший лейтенант, а что случилось-то? На вас лица нет.

— Наши взлетали?

— Да. Пара «И-16»

— Не знаешь Земцов тут?

— В штабной палатке, кажись.

Я прямиком направился туда. Вошел и сразу обратился к командиру:

— Товарищ капитан, разрешите вылететь на «свободную охоту»!

Иверзев поперхнулся на полуслове, Земцов внимательно взглянул на меня и приказал:

— Рассказывай, что еще стряслось?

Я рассказал и добавил:

— Это тот же немец, что атаковал аэродромную полуторку, на которой к месту моего крушения позавчера подъехал капитан Нестеров!

— Откуда тебе знать? — тут же усомнился Иверзев.

— Раскраска на фюзеляже у него приметная. И летает в одиночку.

— И что ты сделаешь, Скворцов? На дуэль его вызовешь? — не унимается начальник штаба.

— Я его найду и убью!

— Уверен? — прищурился Земцов. — Уверен, что справишься один?

— Да, товарищ капитан!

— Где будешь его искать? И как?

Иверзев возмущенно умолк, поняв, что командир неожиданно встал на мою сторону. Зыркает правда исподлобья, но мне все равно.

— Искать буду в прифронтовой полосе. Он охотится на одиночные машины. Туда, где могут быть зенитки, не лезет.

— Раз летает один, значит абсолютно уверен в себе! — ввернул начштаба.

— Он не ас. Убийца, вошедший во вкус, — ответил я.

— Поясни? — потребовал Земцов.

— Я это чувствую. Знаю.

— Почему хочешь лететь один?

— Если он заметит пару или звено, то уйдет.

— А на одного полезет?

— Фашисты недооценивают «МиГи». Называют их «тупыми Иванами», — я сейчас многого недоговариваю, но так лучше. Ибо моих аргументов командир не поймет, а уж Иверзев тем более. — Разрешите самостоятельный вылет, товарищ капитан?

— Хорошо, — подумав, все же согласился капитан. — Один «МиГ» подготовлен к вылету. Тот, что с двумя «БС». Но как вернешься, — жду подробный доклад: как ты выбрался из-за линии фронта, понял?

— Так точно!

— Иди, — Земцов на секунду удержал мой взгляд и добавил: — Разрешаю взлет по готовности.

[1] В разговорной речи — официально-вежливое обращение или отношение к кому-либо.

[2] В немецких оборонительных рубежах времён Великой Отечественной войны ячейки для стрелков в большинстве случаев были расположены через каждые 6–10 метров

[3] Довоенная упаковка.

[4] Т-26 — советский лёгкий танк. Выпускался с 1931 по 1941 год. Экипаж 3 человека. Вооружение: танковая пушка 20К калибра 45 мм, пулемёт ДТ калибра 7,62 мм.

Глава 8

У выхода из штабной палатки меня нетерпеливо поджидал Захаров.

— Здорово, бродяга! — он искренне рад меня видеть. — Ну, рассказывай!

— Ильюха, извини, потом.

— А чего так?

— Срочный вылет, — я в двух словах обрисовал ситуацию. Не сказать, — обидится, а если меня собьют, то и вовсе придумает бог знает что.

— Почему один? — насупился он.

— Я же объяснил. Вдвоем спугнем.

— Понимаю, — он взволнован. — Ладно, ладно… Не лезу. Но ты там это…

— Ильюх, не расхолаживай, — я жестом подозвал Потапова: — Как машина?

— Готова к вылету. Движок лично проверял. Работает как часы.

— Механизация?

— Тяги руля направления сменили. Тебе действительно очередь в бронеспинку прилетела. Наверняка зенитный пулемет бил вслед, когда ты высоту начал набирать после штурмовки. Кучно легло.

— Мотор прогрет? — я подошел к машине.

— Приказа не было, — старшина помог мне надеть и застегнуть парашют.

— Ленты чем снаряжены?

— Как просил. Каждый второй патрон БЗТ[1].

— Лады. Спасибо, — я залез в кабину. При такой набивке ленты и фашисту мало не покажется и мне прицел будет легче довести по трассе, если вдруг возьму неверное упреждение.

Двигатель «МиГа» действительно работает ровно. Пока прогревал, заметил свежую отметку на регуляторе октан-корректора. Мысленно прикидываю что к чему, переводя значения в привычные мне системы координат. Получается риска нанесена где-то в районе восьмидесяти процентов?

Потапыч, заметив мою заинтересованность, подсказал:

— Советую попробовать.

— В чем смысл?

— Мощность двигателя существенно подрастет в сравнении с автоматической регулировкой.

— Но это не будет форсажным режимом?

— В том и суть. Лететь можно сколь угодно долго. Как в номинальном продолжительном. Правда топливо больше израсходуешь. Проверь при возможности, потом расскажешь.

— Непременно. Колодки убери.

Выруливаю на полосу. Взлетела зеленая ракета. Начинаю разбег.

Многое получается делать увереннее, чем три дня назад. Почти не нервничаю. Чувствую себя собранным, злым, но мандража нет.

Аэродром уходит вниз и назад. Убираю шасси и закрылки, закрываю фонарь кабины. Затем беру курс на запад, с одновременным набором высоты. Время уже приближается к одиннадцати.

Немец сейчас, наверное, тоже взлетел. По крайней мере я на это рассчитываю. У него было время, чтобы вернуться, перезарядиться и снова отправиться на охоту. Вряд ли он делает больше двух вылетов в сутки и расхолаживаться между ними — не резон. Но как на самом деле мыслит фашист, мне неведомо.

На двух