"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

Житейская мудрость подсказывает, что соцсети — плохой показатель оценки того, насколько раскупается книга. В частности, Twitter не отражает спектра книготорговли как таковой, а ажиотаж вокруг определенных книг обычно объясняется гиперактивностью твит-команды автора. При этом лайки и подписчики необязательно перерастают в продажи.

Но разве весь этот шум не должен о чем-то сигнализировать? Обо мне говорит NPR[1042], пишет New York Times и Washington Post. С «Платаном» мне повезло хотя бы добиться рецензии от Kirkus[1043] (что немногим больше, чем краткий пересказ сюжета). Тем временем о «Последнем фронте» все судачат так, будто знают, что это будущий хит. Интересно, не является ли это последней, малоизвестной частью того, как работает отрасль? Что те или иные книги обретают популярность потому, что в какой-то момент приходит спонтанное решение сделать именно эту, а не ту из них королевой нынешнего бала.

Попахивает произволом, но тем не менее я рада, что это работает на меня.

На этот вечер у меня запланирована презентация в Politics and Prose[1044], возле метро «Уотерфронт». Я бывала здесь с десяток раз, икринкой среди публики в зале. Это такой культовый книжный магазин, где во время своих промотуров выступают экс-президенты и всевозможные ВИПы; несколько лет назад я ходила сюда на лекцию Хилари Клинтон. Здесь, кстати, проводила презентацию своего дебюта и Афина. Когда Эмили сказала, что забронировала под меня P&P, я завизжала прямо в экран своего ноутбука.

Прежде чем войти в эти двери, необходимо собраться с духом. Помнится, издатель «Платана» в свое время организовал мне «глобальный тур» по ряду городов, где я должна была в книжных магазинах проводить авторские встречи; при этом аудитория в каждом из них не превышала десяти человек. И это больно, поистине мучительно — осиливать чтение и ответы на вопросы, когда люди посреди твоего монолога еще и уходят. Хуже только сидеть после мероприятия и подписывать стопку нераспроданных книжек, в то время как хозяин магазина суетится и неловко оправдывается, что виной неявке, дескать, праздники: народ занят покупками, и не было времени все как следует разрекламировать, чтобы посещаемость была повыше. После второго города я хотела все это прекратить, но отменить книжный тур еще позорней, чем проживать его минута за минутой, когда сердце все время обмирает в тоскливом осознании твоей нелепости и тщетности твоих надежд.

Однако этим вечером в магазине яблоку негде упасть — стоячих мест так мало, что люди сидят, скрестив ноги, в проходе. Я едва не пячусь назад и зависаю у входа, сверяясь в айфоне, верно ли указаны время и дата, потому что такого на самом деле не может быть. Я точно не попутала дату своей явки с визитом Салли Руни?[1045] Но менеджер магазина, завидев, проводит меня в укромную гостевую, где предлагает бутылочку воды и мятных конфеток, и лишь тогда до меня доходит: это не ошибка, это все взаправду, и весь этот зал жаждет видеть меня.

Я выхожу под звонкий гром аплодисментов, идущий отовсюду. Менеджер магазина представляет меня, и я занимаю свое место на подиуме (хорошо, что я сижу, иначе дрожат колени). С таким количеством людей я не разговаривала никогда в жизни. К счастью, читать мне предстоит перед тем, как настанет время вопросов и ответов, так что есть минутка, чтобы сориентироваться. У меня выбран фрагмент непосредственно из середины книги — небольшая виньетка, которая послужит для аудитории ненавязчивой отправной точкой. Что принципиально важно, это одна из сцен, в значительной мере написанная мной. Так что это мои слова, мой отблеск.

«Британский офицер, поставленный командовать отрядом А Луна, казалось, побаивался, что эти нехристи могут в любой момент накинуться на него самого».

Мой голос подрагивает, но уже успокаивается. Кашлянув, я делаю глоток из бутылочки и продолжаю. Я в порядке. У меня все получится.

«„Держи их в горсти и в узде, — советовал ему при назначении один из штабистов. — Киркой махать они умеют, но обеспечь, чтобы не шлялись где попало“. И офицер приказал, чтобы рабсила без особого распоряжения ни в коем случае не покидала своей ограды из колючей проволоки. Вот так и получилось, что свои первые недели во Франции А Лун провел, лавируя меж сигнальных колоколов и растяжек с единственным вопросом: почему, если он здесь для помощи военным, с ним обращаются как с пленником?»

Все идет как по маслу. О контроле над аудиторией всегда говорит атмосфера, которую нужно создать. Я это сумела. В зале царит некая углубленная тишина с глухим напряжением, словно в груди у каждого абордажный крюк с туго натянутой веревкой. Мой голос стал ровнее; он чист, привлекателен и при этом трепетный настолько, что придает мне трогательной уязвимости; при этом я спокойна и собранна. Я знаю, что выигрышно смотрюсь в серых легинсах, коричневых ботинках и бордовой водолазке, которые специально выбрала для этого вечера. Я Серьезный Молодой Автор. Литературная Звезда.

Чтение заканчивается под восторженные аплодисменты. Не менее успешно проходят и вопросы-ответы. Вопросы — либо пустячки, дающие мне шанс попозировать («Как вам удавалось совмещать исследования по такой своеобразной исторической теме с повседневной работой?», «Как вы сумели сделать исторический фон таким богатым и насыщенным?»), либо откровенная лесть («Как вам удается сохранять равновесие, будучи такой успешной в столь юном возрасте?», «Чувствовали ли вы какое-то давление после получения такого крупного контракта на книгу?»).

Мои ответы забавны, внятны, скромны и вдумчивы:

«Уж не знаю, что я там уравновешиваю. Я даже не помню, какой сегодня день. А еще сегодня, чуть пораньше, я забыла, как меня звать».

В ответ смех.

«Понятно, все, что я писала в колледже, было полной чушью. Студенты колледжа понятия не имеют, о чем писать, кроме романтики студенчества».

Снова смех.

«Что до моего подхода к исторической беллетристике, то я, пожалуй, черпаю вдохновение в приемах критической фабуляции Саидии Хартман, что означает писать „с вкраплениями“, внося эмпатию и реализм в архивные записи истории, воспринимаемой нами как нечто абстрактное».

В ответ задумчивые, впечатленные кивки.

Они любят меня. Не могут отвести от меня глаз. Ради меня они здесь и ловят каждое мое слово. Все их внимание поглощено мной.

До меня впервые по-настоящему доходит, что все сладилось-получилось, сработало. Я стала одной из избранных — тех, кого власти предержащие считают значимой. Я млею от своего симбиоза с толпой; смеюсь, когда смеется она, жонглирую формулировками их вопросов. Я забыла про свои шаблонные, наспех сделанные заготовки с ответами; рассуждаю легко