Дорога к фронту - Андрей Львович Ливадный

Ну, да читал я всякую чушь про «попаданцев». Не может быть. Не верю. Не со мной…

Вдали послышался рокот двигателя. Техники даже не оглянулись, продолжая возиться с неисправным двигателем «ишачка», а вот Нестеров выскочил из палатки и, пристально взглянув на запад, крикнул:

— В укрытия! Захаров тоже!

— Дай взлететь! — крикнул Илья.

— Нет! Не успеешь!

Подле каждого капонира отрыты щели, — узкие окопчики, где можно найти укрытие при бомбежке.

Илья, помянув фашистов матом, отстегнул привязные ремни и выбрался из кабины.

— Сюда, Андрюха! — он чуть ли не силой затащил меня в окоп.

Гул быстро нарастает. Переходит в вой. Два «сто десятых»[7] спикировали на аэродром, сбросили бомбы. Еще одна пара работает по передовой, — видно, как заходят. Безнаказанно. Нагло. Словно это их небо, их земля!

Я не выдержал. Это все «цифра»! Все ненастоящее! Такого не может происходить на самом деле!

Взрыв ударил близко. Мир потонул в вате. Я почти оглох, лишь вижу, как комья дымящейся земли барабанят по брустверу.

Душа сжалась в маленький комочек. Мозг вычеркнул «ви-ар» из списка вероятностей. Желание жить оказалось настолько велико, что едва не надломило рассудок, а затем, вдруг, безо всяких полутонов, произошел срыв.

Я их ненавидел. Наверное, выброс адреналина оказался столь силен, что затопил все сущее, без остатка.

Помню, как выскочил из щели, а оттуда — на крыло с одной мыслью: «взлечу»!

«Сто десятые» уже развернулись, заходя на штурмовку. В тот момент не думалось, что «ишачка» тупо расстреляют на взлете. Такую возможность они не упустят…

От верной гибели меня спас Илья. Ухватил за ногу, рванул назад. Я упал. По земле хлещут снарядные и пулеметные трассы. Кругом огонь.

Следующее, что помню: хмурое лицо Нестерова и его вопрос:

— Сдурел?

— Рвать их надо!

— Надо, — соглашается. — Но не так.

— А как⁈ — я ору от злости, контузии, бессилия…

— Поступил приказ: имеющимися силами осуществить штурмовку немецкого аэродрома.

— Имеющимися? — насторожился Илья.

— Вылетаем звеном. Я на «И-16». Вы на «МиГах». Под крылья подвесим по две «ФАБ-50».

— Не пойдет, — говорю.

Нестеров поперхнулся, уставился на меня.

— Это как понимать, товарищ младший лейтенант⁈ Отказываешься выполнить приказ⁈

— Нет. Не отказываюсь. Но «МиГ» с бомбами — бревно. А если над немецким филдом окажется дежурная пара? — сгоряча выпалил я, не замечая, что использую сленг. — Нас «худые» собьют за минуту. У них будет преимущество по высоте, а значит в энергии! Упадут из космоса, «бум-зум» и готово! Если уж вулчить фашистов на филде[8], так с умом!

— Что⁈ Что ты сказал⁈ Что за словечки такие⁈ — вскинулся Нестеров. — Ты откуда их нахватался? Не диверсант ли часом⁈ — его рука непроизвольно потянулась к кобуре, а я, осознав, что наделал, тут же выпалил:

— Виноват, товарищ капитан. Это все наш инструктор с училища. Присказки у него такие были, дурацкие. Больше не повторится.

Нестеров смотрит с сомнением. Заронил я ему в душу нотку недоверия.

— Если над немецким аэродромом окажется дежурная пара, они нас собьют, — пытаюсь говорить нормально. — «МиГ» — скоростной высотный истребитель. Мы с Ильей сможем реализовать преимущество, только если будем прикрывать вас сверху. Вовремя заметим «мессеров», спикируем и собьем их! А затем отработаем по зениткам!

Капитан задумался, взглянул на небо в западном направлении и отрезал:

— Нет. Плотная облачность метрах на семистах собирается, видишь? Немцы на высоту не полезут. Они оттуда ничего контролировать не смогут, — он открыл планшет, развернул карту и начал ставить задачу: — Пойдем вдоль русла реки. На бреющем, над водой. Ширины просвета хватит. Вот тут, — он отчеркнул рубеж недалеко от значка, обозначающего вражеский аэродром, — делаем небольшую «горку» над лесом и внезапно выходим на цели. Бомбы сбрасываете по одной. Фашисты обнаглели, чувствуют себя в безопасности. Налетов на них еще не было. Это приказ. Готовим машины.

Он пошел к техникам. Илья, взглянув на меня, выразительно постучал по лбу:

— Рехнулся, так с капитаном разговаривать?

Я лишь пожал плечами.

* * *

В кабине «МиГа» пахнет нагретым металлом. Солнышко сегодня припекает.

Фонарь я оставил открытым. Готовлюсь к запуску двигателя. Воронки на взлетной полосе уже засыпали. Приданный мне техник — старшина Потапов, топчется рядом, ждет команды, нервничает.

Наш аэродром, как оказалось, расположен намного западнее Ржева. Если верить отрывному календарю, замеченному мною на КП, — сегодня 26 августа 1941 года.

Осматриваюсь. Все выглядит непривычным, слишком уж натуральным.

Нахожу взглядом нужные агрегаты.

Первым делом открываю топливный кран. Пальцы отчетливо осязают металл. Несколькими энергичными движениями плунжера топливного шприца отправляю в двигатель порцию бензина, необходимую для запуска.

Поворачиваю вентиль бортовой пневмосистемы, которая работает от баллона со сжатым воздухом.

Щелкаю тумблерами на электрощитке.

Включаю оба магнето[9].

Ну, с Богом…

Открываю кран пневматического самозапуска мотора.

Лопасти винта начинают рывками проворачиваться. Из выхлопных патрубков, расположенных по бортам капота, сначала вырывается дым, а следом — язычки пламени.

Двигатель несколько раз чихнул, а затем заработал уверенно и ровно. Чувствую нервный озноб. Он не имеет ничего общего со страхом или робостью. Сопричастность к событиям столь глубока, что рассудок начинает сбоить от напряжения.

Стараюсь дышать глубоко и ровно. Мне еще взлетать.

Корректор смеси устанавливаю в среднее положение. РПО[10] на 2000 оборотов (так привык), масло- и водорадиатор полностью открыты.

Теперь надо выпустить закрылки на взлетный угол.

И тут меня как током ударило. Дело в том, что современные авиасимуляторы не всегда точно передают технические особенности. Я привык выпускать закрылки кнопкой, ведя отсчет в процентах, а здесь внизу, слева от кресла находится штурвал, — его вращение определяет угол, на который выйдут щитки, а сам выпуск/уборка — это отдельная ручка, расположенная выше.

Точно не «ви-ар…»

Сколько мне нужно крутить штурвал, чтобы получить угол в двадцать градусов⁈

Да понятия не имею… Не у техника же спрашивать…

К счастью, на ободе кто-то до меня нанес засечки. Вращаю до первой, но мало. Потапов жестом дает знать — еще!

Есть. Ограничение угла установил. Выпускаю закрылки, слышу шипение пневматики.

Боже мой, сколько же рутинных операций надо постоянно совершать! В «ви-ар» я их даже не замечал, машинально нажимая предустановленные кнопки! А как же быть в бою⁈

Моя самоуверенность серьезно пошатнулась. Связи нет. Радиостанциями к началу войны комплектовались только некоторые машины. Как взаимодействовать в полете⁈ Я же привык к боевому чату, карте, притаившейся на периферии зрения, и прочим, существенно облегчающим жизнь «фишкам»!

А Нестеров уже начал рулежку! Нервничаю. Сидеть на парашюте неудобно и непривычно. Ручка управления самолетом ходит тяжело, нужно прилагать физические усилия, это