Королевская кровь - Дэниел Абрахам
– А что же тогда делать? – спросил Астер.
– Мы заберем себе землю. Города. Астерилхолд вновь станет частью имперской Антеи, как во времена верховных королей. При дворе многие заслужили награду, и, если власть над Астерилхолдом перейдет к верным антейцам, нам будет гораздо спокойнее. Все очень просто. Не знаю, почему такое очевидное решение не пришло мне в голову раньше.
– А нынешняя правящая верхушка? – спросил Басрахип.
– Ну, им ведь нельзя доверять. Мы их вывели на чистую воду, опозорили, лишили должностей и поместий, – напомнил Гедер. – Они сделают все возможное, чтобы подорвать нашу власть. А ведь многие из них – те самые люди, которые замышляли убить принца Астера. От проигрыша в войне их натура не меняется.
– Ясно, – сказал Басрахип.
Гедер сунул в рот половинку проваренной груши, в нёбо ударил сладкий сок.
– Нет, – проговорил он с набитым ртом. – Я был бы рад иметь под рукой другой способ. Правда. Но если мы хотим безопасности для Астера, нельзя оставлять власть в руках наших врагов. Раз они не хотят быть нашими друзьями и союзниками – это их выбор. Они должны умереть.
Доусон
Калтфель стоял на широкой равнине, как таинственный сказочный град, выросший из длинных полос возделываемой земли. Шпили и башни из красного камня, стены в четыре человеческих роста. В менее суровые времена город славился искусством разведения почтовых птиц, – по слухам, они создавались не без вмешательства драконьего знания, и Доусон, видевший тех птиц, вполне этому верил.
Он, бывавший здесь в молодые годы, помнил и светлые улицы, и привычку местных добавлять в кофе жгучий перец и шоколад. Однажды он дрался на дуэли в одном из странных треугольных дворов, которыми изобиловал Астерилхолд, и победил. После крепко выпил и проснулся рядом с принцем Симеоном в чужой спальне.
В тот день, когда армия подошла к столице Астерилхолда, Доусон начал сжигать все постройки за пределами городских стен: фермы, амбары, конюшни, мастерские кожевников и красильщиков. Что устояло после пожара, то сровняли с землей, оставили только старое кладбище к востоку от города, как личный знак почтения от Доусона: с мертвыми Антея не враждует. Затем механики Доусона взялись ладить осадные орудия. Катапульты целую неделю осыпали камнями высокие красные стены и запертые ворота, бойцы днем и ночью сменяли друг друга, стараясь обрушить верхушки стен. На рассвете и под вечер Доусон приказывал собирать по лагерю скопившиеся отбросы и нечистоты, катапультой их забрасывали внутрь города. Вскоре бойцы приладились добавлять другую дрянь – дохлых кошек, кровавые повязки, кишащее червями тухлое мясо. Ворота не открывались. На девятый день осады кто-то из разведчиков обнаружил подземную систему труб, которая сбрасывала городские стоки в скрытый водоем. Механики Доусона ее разрушили.
Когда кончились камни, метальщики переключились на просмоленную древесину, которую перед выстрелом поджигали. Огненный дождь лился на Калтфель три дня. Дважды город затягивало дымом, оба раза жителям удавалось погасить пламя. На десятый день Доусон увидел первый признак успеха. Горожане выпустили почтовых птиц. Огромные стаи потерянно кружили над башнями, пытаясь вернуться на обжитое место, и лишь под вечер двинулись к северу. Доусон чуть было не отправил за ними охотников, чтобы потом забросать город тушками голубей и грачей, но раздумал. Птиц, как и мертвецов, можно оставить в покое.
Симеон всегда любил Калтфель. Придворные манеры здесь слегка отдавали странностью и казались одновременно знакомыми и неведомыми. Столичные жители выговаривали слова чуть по-иному, из-за чего менялся ритм речи, так что даже первокровные казались чужеземцами более, чем ясуруты и тимзины в Кемниполе. Королевский дворец стоял на широкой открытой площади, где некогда для Доусона и Симеона танцевала целая тысяча девушек.
Из карьера, захваченного солдатами Доусона к северу от города, привезли новую партию метательных камней, и атака на городские стены возобновилась. Как-то ночью отчаянная горстка храбрецов выскользнула из города под покровом темноты и попыталась сжечь катапульты. Две сгорели, с помощью третьей Доусон вернул калтфельцев обратно. Даже не потрудившись их предварительно убить.
И каждое утро к нему приходила троица жрецов.
Сейчас Доусон сидел на походном стуле, вытянув оголенные ноги; оруженосец вытаскивал впившихся в кожу клещей. Влажное и солнечное летнее утро наводило на мысли о купании в озере. Жрецам, детям пустыни, такая погода была не по нраву.
– Милорд, мы выиграем для вас эту битву, если позволите.
– Не позволю, – отрезал Доусон, повторяя ответ, который давал каждое утро. – У Антеи достаточно сил разбить Калтфель без вашей помощи, именно это я и намерен сделать.
– Послушайте, милорд…
– Достаточно, ступайте, – велел Доусон, как в предыдущие дни.
Жрецы сладкоречивы, и, если не держать их в узде, можно им поддаться точно так же, как он поддался на Серефском мосту при взятии второй башни.
Глядя в спину удаляющимся жрецам, Доусон улыбался.
Солдаты успели прикончить запасенный провиант и переключились на подножный корм. Вокруг не осталось ни одного дерева, от сырых дров воздух полнился мутным белым дымом. Из Антеи подходили обозы, фуражиры забирались все дальше, прочесывали местность почти у южных болот, забивая скот и разрушая фермы. Война превращалась в испытание на стойкость, медленный и трудный ее финал становился расплатой за слишком быстрое и легкое начало. Доусон понимал, что при жизни нынешнего поколения земля от такого разора не оправится.
На двадцатый день осады антейский солдат умер от лихорадки, которую подцепил на южных болотах. В отсутствие нормального священника Доусон сам совершил все, что положено по ритуалу, а затем приказал расчленить труп и забросить в город.
На двадцать первый день над южными воротами взвился флаг, означающий призыв к переговорам, и из города выехали три безоружных всадника. Доусон взял с собой Фаллона Броота и Дасида Банниена, намеренно проигнорировав жрецов. Все шестеро сошлись за столом на пустынном пространстве между утомленной армией и полуразрушенной столицей. Астерилхолдцы, несмотря на запавшие щеки и тощих коней, держались гордо, хоть и поглядывали заинтересованно на привезенные оруженосцем Доусона окорок, корзину летних яблок, голову сыра и бочонок пива. Впрочем, Доусон не спешил предлагать угощение.
– Лорд Каллиам, надо полагать? – спросил старший из трех парламентеров, опускаясь на сиденье. – Ваша слава вас опережает.
– К сожалению, не могу сказать о вас того же, – ответил, не вставая, Доусон.
– Мисен Хоул, граф Эвенфорд.
Доусон кивнул. Под локтями графа Эвенфорда стол, поставленный на бугристую землю, слегка дрогнул.
– Вам известно, – продолжал граф, – что
