Слезы небожителей - Эйси Джей Миллс

– Семья и клятва нерушимы, мой любимый брат, – еле слышно прошептала Мариас и прикрыла глаза. Одинокая слеза скатилась по ее щеке и упала на грудь Данталиона.

Лишь тогда Леон заметил, с какой болью и нежностью она глядит на его обмякшее тело. Она не хотела этого делать, но пришлось разыграть целый спектакль, чтобы оставить его в живых.

И даже осознавая, что это не конец жизни Данталиона, Леон не мог унять дрожь в теле. Мокрая пелена заволокла глаза, скатываясь нескончаемыми каплями. Он словно проживал эти чувства снова, проживал эмоции Гастиона в этот момент.

Мариас поднялась и уверенной поступью двинулась по коридору, игнорируя Гастиона. Сферон опустился перед погибшим другом и обхватил его лицо руками. Теплые слезы скатились по щекам и упали на побледневшие тонкие губы Данталиона. Гастион всегда был холоден, но в такой момент он просто не мог больше держать эмоции под контролем. Все его друзья оказались мертвы. Боль была столь яркой и нестерпимой, что хотелось последовать за ними на поля Самигины.

Леон ощущал все то же самое, что Гастион. Он чувствовал, как его душа разрывается на части, как мечутся мысли. Впервые он не понимал, что ему делать дальше.

Краем глаза Леон заметил, как худые пальцы сферона исчезли в широком рукаве и резким взмахом отправили в полет несколько длинных игл. Мариас ловко отбила их лезвием клинка, и те со звоном упали на мраморный пол.

– Убей меня! – потребовал Гастион, решительно глядя в ледяные глаза воительницы.

Но Мариас покачала головой:

– Я не нарушаю свои клятвы, сферон Гастион. Клятва твоему роду будет сильна, пока я смею хранить жизнь свою.

– А как же клятва семьи? Как ты могла нарушить ее смертью Данталиона? – разгневанно закричал Гастион.

– Так ли это на самом деле? – вопросила Мариас и медленно удалилась.

Гастион остался наедине с растерянностью и отчаянием. Уложив тело Данталиона себе на колени, он сжал его в объятиях и запричитал:

– Прости, что я был с тобой так несправедлив… Прости, что был так груб… Прости, что не замечал твоей доброты… Прости, прости, прости…

Леон присел перед ним на корточки и осторожно коснулся скулы. Он знал, что Гастион не почувствует его утешения, но хотел верить, что оно будет что-то значить. Время словно замерло, и единственное, что слышал Леон, это постоянно повторяющееся «прости» из уст Гастиона. В конце концов, он и сам стал вторить этому слову.

Лишь когда по коридору раздался звонкий стук каблуков, Леон и Гастион подняли головы. К ним парящей поступью направлялась светловолосая женщина. Ее бело-голубое одеяние, украшенное узорами ветряных потоков, развевалось, подхваченное порывом ветра. На груди и плечах сверкала броня из небесного железа, а рукава платья, сделанные из белоснежных перьев разной длины, походили на крылья дивной птицы. В своих руках богиня несла окровавленный клинок.

Одного взгляда хватило, чтобы понять, кто перед ними, но Гастион не нашел в себе сил, чтобы подняться и поприветствовать Высшую богиню. Дардариэль остановилась перед ним и окинула сочувствующим взглядом погибших.

– Почему вы допустили подобное, Верховная Амаймон? Почему позволили Мариас сотворить это?

Дардариэль покачала головой:

– Я не властна над решениями богов, мой милый Гастион. Ни я, ни Берит не могли бы повлиять на нее. Даже в самых страшных мыслях мы не могли представить, что печати клинка падут перед очернившими ее душу ненавистью и злобой.

– И что будет дальше, Верховная Амаймон? – поднял покрасневшие глаза Гастион.

– Мариас заключена под стражу и подвергнется суровому наказанию. Но тебя ведь волнует не ее судьба…

Гастион промолчал и опустил голову, глядя на преисполненное покоя лицо Данталиона. Дардариэль склонилась перед ним и ласково приподняла за подбородок.

– Я чувствую твою боль, мой милый Гастион, – тепло проговорила она, глядя в наполненные слезами глаза, – и силой своей могу подарить тебе успокоение. Волей Создателя и Небесной матери души богов будут подвержены перерождению.

В глазах Гастиона мелькнула надежда.

– Поэтому я даю тебе выбор: ты можешь остаться божеством и дожидаться вознесения их перерождений или… – она вложила в руки Гастиона клинок, – ты можешь переродиться и пройти этот путь бок о бок с ним.

Богиня кивнула на лежащее в руках Гастиона тело и поднялась.

– Тебе решать, мой милый Гастион, – снисходительно добавила Верховная Амаймон.

Гастион молча впился взглядом в мертвецки-бледное лицо Данталиона, а потом аккуратно поцеловал того в лоб.

– Увидимся в лучшем мире, негодник, – прошептал он с теплой улыбкой и направил острие себе в грудь.

– Нет! – закричал Леон и, позабыв, что находится в воспоминании, попытался вцепиться в рукоять.

Руки прошли сквозь туман. Он упал и прокатился по мраморному полу, разбивая в кровь колени. Приподнявшись на локтях, он испуганно уставился на то, как Гастион без каких-либо сомнений пронзает себя лезвием. Режущая боль ударила Леона в грудь. Он выгнулся, ударяясь макушкой о каменный пол, и тут же согнулся пополам, вжимая руки в грудь. Сердце Гастиона вот-вот должно было остановиться.

Перевернувшись на живот, Леон через боль заставил себя посмотреть на сферона. Горячая кровь стекала по груди, но он продолжал хранить улыбку на губах, сжимая в руках обагренную рукоять.

– Нет! – стискивая зубы, Леон пополз к своей первой ипостаси.

Но было поздно. Он почувствовал, как сердце божества издало последний тихий удар и замолчало. В глазах стало темнеть. Но через мрачную пелену забытья он увидел удовлетворенную улыбку Дардариэль. В ней не было никакого сочувствия, только хладнокровный расчет и чувство победы.

Наслушавшись всяких гадостей от конюха за погубленную лошадь, Рэйден в скверном настроении вернулся в поместье. Хотелось только напиться да побыстрее лечь спать. Найдя в малой гостиной бутылку виски, припрятанную в шкафу подальше от Джоанны, Рэйден откупорил пробку и принюхался. Горечь и древесный аромат хлестанули по ноздрям. Даймон не стал утруждать себя поисками стакана: он сделал глоток прямо из горла бутылки и, прихватив ее с собой, поплелся в комнату. Он намеревался выпить ее полностью и уснуть так крепко, чтобы ни один кошмар не закрался в голову, но планам сбыться было не суждено.

Проходя мимо комнаты Леона, он услышал дрожащий голос странника. Страх стал нашептывать его мыслям мрачные картины, и, поставив сумку и стеклянную бутылку на пол, он стал стучать в дверь. Но Леон не отвечал. Его голос только сильнее начинал походить на надрывную мольбу, которая вот-вот сорвется на крик.

– Вот же проклятые боги! – выругался Рэйден и метнулся в свою комнату.

Добравшись до комода, он принялся рыться в вещах. Ящики закрывались один за другим с громким хлопком, предметы одежды завалили пол. Следом за ними полетело все, что только подворачивалось под руку: книги, пустые бутылки от припрятанного алкоголя, отцовский портсигар, коробка с украшениями.

«Где же они?» – судорожно стал вспоминать Рэйден, наворачивая круги по комнате.

Внезапное озарение подсказало, где он мог припрятать искомое. Рэйден бросился к кровати. Под ней он хранил много всякого старого барахла. Просунув руку, он принялся искать старые брюки, которые, вероятно, мог закинуть туда и забыть. Наконец, он нащупал