История одной записной книжки - Борис Захарович Фрадкин

Маленького Павлушу забрал брат отца, дядя Егор, крепкий мужчина с добрым лицом, но с черствым характером. Работал Егор на кирпичном заводе, был на хорошем счету у администрации, выступал на собраниях с деловыми предложениями, аккуратно выполнял общественные поручения.

Вскоре подрастающий Павел понял, что работа на заводе только ширма для настоящих занятий дяди Егора. В доме появлялись незнакомые люди, приносили под полой какие-то свертки, рядились с дядей, ругались.

Оставшись наедине, тетя с дядей подсчитывали выручку, прятали свертки в тайные места под половицы, на чердак.

Егор занимался спекуляцией, скупал золотые вещи, надеялся, что рано или поздно власть сменится, придет его день и тогда все это пригодится.

Павел привык к происходившим в доме сделкам. Ему тоже кое-что перепадало. В карманных деньгах нужды не было, одевался он куда лучше своих товарищей.

Только один раз попробовал Павел огрызнуться на дядю Егора, назвав его настоящим именем: спекулянтом. С доброй отеческой улыбкой Егор ударил Павла кулаком по голове, не с размаху, а как-то по-своему — сверху вниз. Павел свалился на пол, и тетя Дуся битый час приводила его в себя.

Уехав учиться, Павел решил пробиваться своей дорогой. Уж очень рискованной была дорога дяди Егора… Хотелось забраться повыше, но только без всякого риска.

И вот не получилось.

— Так о каком это ты открытии начал рассказывать? — спросил дядя Егор. — Стоющее?

— Открытие… — Неустроев дернулся всем телом и с нескрываемой ненавистью посмотрел в румяное лицо дяди. — Открытие… — повторил он. — Для хозяйских рук от него не тысячами, а миллионами пахнет.

В самой глубине добрых дядиных глаз вспыхнули жадные, по-волчьи, огоньки. Короткие мясистые пальцы зашевелились, словно ощупывая что-то.

— Вот как? — усмехнулся Егор. — Не верится. В науке я разбираюсь, конечно, плохо… Ну да пусть будет важное открытие, а я тут причем?

— Помоги мне.

— Это в чем же помочь?

— Скрыться.

— Да ведь все равно найдут.

— Туда, где не найдут.

— Ну?

— На ту сторону.

— Что ты, племянник! — дядя Егор испуганно замахал на Павла Ильича руками. — Разве я такими делами занимаюсь?

Неустроев вскочил на ноги, задышал часто, по лицу его пошли судороги.

— Занимаешься, — тихо, но отчетливо сказал он, — кое-что помню. И уж если попадусь…

Он не договорил. Руки вскочившего следом за ним Егора молниеносным движением вцепились в пиджак Неустроева и сжали его с такой силой, что у племянника занялось дыхание. И оттого, что лицо дяди продолжало ласково улыбаться, Неустроеву стало страшно… Но отступать все равно было некуда.

— Я дома записку оставил, — прохрипел он, — на всякий случай. Если не вернусь, с тебя спросят.

— Ш-ш-шакал, — сквозь зубы процедил Егор, медленно опускаясь обратно на стул. — Жаль, что я так люблю тебя. Ладно, садись, Павлуша. Чужие страны, значит, посмотреть захотелось? Ну, ну, — он одобрительно кивнул головой. — Успокойся. Расскажи-ка подробнее, что из себя твое открытие представляет.

Пришлось посвятить дядю в некоторые подробности.

— И дома хранишь? Дурак! Нашел место… Ладно, Павлуша, попробую кое с кем потолковать… хоть и рискованное дело.

Ненависть сменилась столь же откровенным чувством зависти. Он, Павел Ильич, попался на первой же попытке по-настоящему устроить свою жизнь, а вот дядя Егор каждый день обделывает рискованные предприятия и здравствует. Его вся улица за первейшего добряка считает. Да, рядом с ним Павел Ильич почувствовал себя беспомощным ребенком.

— Договорились, значит, — заключил дядя Егор, выпроваживая Неустроева. — Ко мне ни шагу. Завтра на углу Красного сада в одиннадцать вечера тебя будет ждать машина, поговоришь с кем нужно. Смотри только, с тобой деловые люди будут говорить. След за собой не приведи. Да вот что… записную книжку любыми путями тебе нужно выручить. А то накроют раньше, чем до границы доберешься. Чуешь? То-то. Да чтобы все чисто было сделано.

— Ясно. И с аппаратом, и с книжкой приду. Откладывать не стану.

— Ладно, действуй.

…Надежда, открыв двери, обрадовалась Бородину, как хорошему другу.

— Вы пришли кстати, — сказала она, — я только что купила пирожки, они совсем тепленькие. Чаевничать будем?

— А отчего же и не почаевничать?

Надежда провела его в свою комнату. Сидя друг против друга, они заговорили о погоде, о лыжных соревнованиях на Уктусских горах, о том, какая красота в лесу ночью при луне.

А Бородин нет-нет да и поглядывал на портрет молодого человека с вдумчивыми глазами. Покончив с чаем, Сергей Леонидович откинулся на стуле, вытащил записную книжку и положил ее перед Надей.

— Скажите, Надежда Владимировна, — спросил он, — вам не приходилось видеть эту книжку в руках Владимира Константиновича? Или в руках его знакомых?

Надежда осторожно открыла засаленную, едва державшуюся на корешке, корку и стала перелистывать страницы. Она все пристальнее вглядывалась в записи.

— Немыслимо, — прошептала она, меняясь в лице и поднимая испуганные глаза на Сергея Леонидовича, — это почерк Саши.

— Какого Саши?

— Моего Саши… Саши Рудакова.

— Вы не ошибаетесь?

— Ошибаюсь?! Я бы узнала его почерк из тысячи похожих почерков. И потом… потом эта книжка… я купила ее ему на прощанье.

— А доказательства, Надежда Владимировна, доказательства?

— Посмотрите на четырнадцатую страницу. Она цела, видите? Вот моя подпись. Мы встретились с ним четырнадцатого числа и решили не забывать этой даты.

— У вас есть от него письма? Дайте-ка мне одно.

— Но как… как книжка могла попасть к вам, Сергей Леонидович? Она погибла вместе с Сашей.

— Давайте попробуем разобраться в этом сообща, — Бородин пожевал губами и снова поглядел на портрет Рудакова.

В окно стучали порывы ветра, сыпал мелкий колючий снег, но на освещенных улицах города, как всегда, было людно. Большой город жил и трудился, люди спешили на работу, торопились к друзьям, радовались, огорчались, думали, мечтали.

Но вот в домах стали гаснуть огни, улицы погружались в сон. И только окно комнаты, в которой седеющий мужчина и молодая женщина склонились над столом, светилось до самого утра.

Глава одиннадцатая

ПОЕДИНОК

Никольский возвратился в гостиницу в самом отвратительном расположении духа. Он с раздражением швырнул пальто на спинку стула, бросил шапку