История одной записной книжки - Борис Захарович Фрадкин

За кустарниками лыжня начала падать вниз, все круче огибая деревья, коварно пряча в кустах неожиданные повороты.

Здесь рисковали спускаться только самые отчаянные мальчишки или взрослые лыжники, прошедшие хорошую тренировку по слалому. Но для Бородина спуск не был трудным. Он мчался вниз, упругими движениями перебрасывая лыжи на поворотах. Из-под них вырывались вихри снега, опылявшие кустарник.

На последнем повороте он все-таки сплоховал: правая лыжа выскользнула из колеи и пошла в сторону. Чтобы не налететь на ствол дерева, Бородин вынужден был опрокинуться на бок. Падать — тоже искусство. Бородин не получил ни единой царапины. Он готов был уже вскочить на ноги, но вдруг услышал позади шорох. Вслед за тем над ним мелькнуло что-то темное. Раздался хлопок лыж о снег. Девушка в светлосинем костюме, перемахнув через упавшего Бородина, помчалась дальше вниз по склону.

Бородин одобрительно хмыкнул. Он легко вскочил на ноги, но за его спиной снова послышался шорох, раздалось громкое «Ах, чорт!» Кто-то плашмя ударился в спину Бородина. Удар оказался настолько сильным, что Бородин упал в снег. Склон был очень крут. Перевертываясь и загребая снег руками, Бородин покатился вниз.

Вместе с ним катился мужчина в коричневом костюме. Две пары лыж мелькали в воздухе, сбивая снег с ветвей и вздымая тучи снежной пыли.

Потом мужчины разом вскочили. Вначале они не могли произнести ни слова.

— Извините меня, — сказал мужчина в коричневом костюме.

— Нет, уж это вы меня должны извинить, — возразил Бородин. — Если бы я не застрял на повороте, ничего бы и не случилось.

А девушка стояла у подножья склона и задыхалась от смеха. Ее вязаная шапочка сбилась набок, узел каштановых волос на затылке был пересыпан снегом.

Мужчины посмотрели друг на друга, потом на девушку. Незнакомец в коричневом костюме не выдержал и расхохотался. Не выдержал и Бородин. Они стояли друг против друга и хохотали.

— Вон кто всему виновник, — сказал, отдышавшись, мужчина и кивнул в сторону девушки. — Ее удивило, с какой легкостью вы бегаете на лыжах и непременно захотелось потягаться с вами. А судя по всему, вы мастер своего дела. Вы не будете возражать, если мы составим вам компанию?

— Если не боитесь поскучать со мной, пожалуйста.

— Ну, коли так, давайте знакомиться, — мужчина протянул Бородину влажную от снега ладонь. — Саратов Владимир Константинович. А эта хохотушка — моя дочь Надежда, медик, молодой хирург.

— Вы — профессор Саратов? — спросил Бородин.

— Совершенно верно. Мы где-нибудь с вами встречались?

— Я слышал как-то ваше выступление во Дворце культуры по вопросам акустики помещений.

— Ах, вот как! Вы что же, строитель?

— Нет.

— Архитектор?

— Нет, я — следователь.

— Щекотливая специальность.

— Я мерзну! — крикнула Надя. — Поехали дальше!

— Поехали!

Саратов прыжком повернул лыжи и помчался следом за дочерью. За ними последовал и Бородин.

Глава вторая

СМЕРТЬ ПРОФЕССОРА САРАТОВА

Телефонный звонок разбудил следователя Бородина во втором часу ночи. Звонил дежурный врач скорой помощи, который просил Бородина приехать в институт.

— Что случилось? — спросил Бородин.

— Умер профессор Саратов.

Спустя четверть часа Бородин был уже на месте. Большой зал физической лаборатории ярко освещался всеми потолочными лампочками. В кресле, за большим письменным столом, сидел профессор. У него была поза уснувшего человека. Настольная лампа под зеленым стеклянным абажуром освещала разложенные перед ним бумаги.

У кресла стояла Надежда Саратова. Ее глаза встретили появление следователя немым вопросом. Губы девушки дрожали, она растерянно прижимала ладони к щекам.

По другую сторону кресла находился директор института, рядом врач скорой помощи вертел в руках ненужный теперь фонендоскоп. Поодаль стояли медицинская сестра и вахтер института.

— Кто первым вошел сюда? — спросил Бородин.

— Я, — отозвался вахтер. — Мне позвонила Надежда Владимировна. Беспокоилась, почему папа долго не идет домой и на телефонные звонки не отвечает. Я пошел посмотреть, а он вот так сидит, будто задремал… Вот я вызвал товарища директора.

— Значит, когда вы вошли, профессор находился один?

— Один.

Бородин повернулся к врачу.

— Вы его осматривали?

— Я констатировал смерть. Очевидно, паралич сердца.

Спокойные и бесстрастные глаза следователя уже изучали зал лаборатории, наполненный аппаратами, учебными столиками, стеклянными шкафами. Никаких намеков на применение насилия. Пожалуй, следователю здесь нечего было делать. Тысячи людей умирают так, как умер профессор Саратов.

Однако Бородин выполнил все необходимые формальности: сфотографировал сидящего в кресле профессора, подробно описал его позу, сфотографировал зал лаборатории. Затем он составил протокол, дал расписаться в нем врачу, директору и вахтеру.

— Какой равнодушный человек, — заметила медицинская сестра, когда следователь вышел из зала. — Хоть бы слово сказал. А то посмотрел и ушел.

На другой день Бородин получил протокол судебно-медицинской экспертизы. По мере чтения лицо следователя становилось сумрачным и недовольным.

Судебно-медицинская экспертиза оказалась в затруднении. Вскрытие не могло установить, отчего наступила смерть. Что-то неведомое и непонятное разом остановило жизненную деятельность организма. Предполагался нервный шок, внезапное нервное потрясение.

Единственный вывод, который с полной очевидностью вытекал из протокола, состоял в том, что о насильственной смерти не может быть и речи. Для Бородина, как следователя, смерть профессора Саратова не представляла никакого интереса.

Он убрал протокол в папку и вызвал очередного посетителя. Однако, оставшись наедине, Бородин задумался. Перед его воображением возник образ мужчины с заиндевевшей квадратной бородкой. Он видел его то хохочущим, то легко, по-юношески, бегущим за дочерью на лыжах, то с аппетитом поедающим ломти черного хлеба.

Все говорило о том, что у профессора было самое превосходное здоровье. Внезапная смерть казалась нелепостью.

Вечером следователь нарушил заведенный семейный порядок и не зашел за женой на швейную фабрику. Одевшись, он постоял у окна, а потом сел к столу и снял телефонную трубку.

— Машенька, — сказал он, — не жди меня, я задержусь. Ужинай одна.

Выйдя на улицу, когда уже сгущались синие сумерки, Бородин поднял воротник пальто, засунул руки в карманы и направился в сторону института.

Шел он не торопясь. Так он любил поразмыслить, поговорить с самим собой.

Работа следователя была очень разнообразной, требующей умения быстро ориентироваться в сложной, подчас необычайно запутанной обстановке. Бородин то копался в бухгалтерских делах, изобличая растратчика или нерадивого бухгалтера, то устанавливал виновника плохого урожая, то разбирал автомобильные катастрофы,