История одной записной книжки - Борис Захарович Фрадкин

Чазова подошла к аппарату.

— Скажите, при экспериментировании аппарат находился в таком же положении?

Старшая лаборантка внимательно посмотрела на следователя, потом перевела глаза на установку.

— Нет, ось катушки, а значит и ультразвуковой луч направлялись вдоль зала, вот так, — она вытянула руку, показывая на глухую стену зала.

— Благодарю вас.

Оставив установку с шаровым излучателем, Бородин прошел к подставкам, на которых стояли горшки с молодыми побегами комнатных лимонов.

И тут он приметил изменения в расположении подставок с лимонами относительно других предметов, в частности относительно письменного стола.

У Бородина была очень цепкая память, натренированная постоянными наблюдениями. В ней удерживалось все, хоть раз попавшее в поле зрения. Правда, он не мог тотчас же сказать, что именно произошло в расположении подставок с лимонами, но в памяти уже началась работа: Бородин вспоминал, как тут все было во время его первого посещения.

Он отошел к тому месту, откуда фотографировал этот участок зала, и сразу понял, что именно произошло: не хватало одной подставки и одной банки с лимоном.

Конечно, это могло быть и ничего не значащим пустяком, однако для следователя пустяк становился только тогда ненужной деталью в общей массе наблюдений, когда с полной очевидностью сам исключал свою значимость.

Бородин до тех пор копался в памяти, пока с абсолютной точностью не восстановил всей картины. Он припомнил, что не хватает лимона, который выделялся среди других своими размерами, более пышной листвой.

— Кто выращивал лимоны для профессора Саратова? — спросил Бородин Неустроева, когда старшая лаборантка ушла и они остались вдвоем.

— Чазова, — ответил ассистент.

— Давно они посажены?

— Вот на что я вам не отвечу. По совести сказать, я не считаю эту возню с ультразвуком и облучением цитрусовых настоящим серьезным делом. Здесь эксперименты Владимира Константиновича слишком походили на фантастику.

Следователь ничего не ответил. Он снова прошел к аппарату с шаровым излучателем. Мысленно он прикинул, что если аппарат повернуть обратно по вдавленным в паркет полоскам, то катушка, так напоминающая ствол миномета, окажется направленной… куда же? Да, конечно, на тот письменный стол, за которым сидел профессор.

— Скажите, Павел Ильич, — обратился следователь к Неустроеву, положив ладонь на глянцевую поверхность высокой подставки, — последнее время профессор Саратов занимался исключительно ультразвуковыми колебаниями и экспериментировал только с этой установкой?

— Совершенно верно.

— И ему помогала одна Чазова?

— Вы все о Чазовой расспрашиваете, — нахмурился Неустроев, — уж не подозреваете ли вы, что она имеет какое-то отношение к смерти Владимира Константиновича? Чазова на такие вещи совершенно не способна, в этом я готов голову дать на отсечение. А Владимиру Константиновичу иногда помогали и мы с Быковым, особенно при демонстрировании ультразвуковых колебаний студентам. И вообще всех нас смущает ваше настойчивое желание… не знаю, как объяснить вам… желание найти здесь преступление.

— Директор института поручал вам привести в порядок бумаги Саратова, — перебил его Бородин. — Вы уже сделали это?

— Да, сделал, товарищ следователь.

— Прошу познакомить меня с ними.

— С удовольствием. Пройдемте в соседнюю комнату. Там собраны все работы Владимира Константиновича.

Небольшая соседняя комната походила на архив. В ней стояли шкафы с книгами, с папками, с чувствительными оптическими частями к аппаратам.

Неустроев открыл один из шкафов.

— Вот, пожалуйста.

— Где самые последние записи профессора?

— На нижней полке.

Неустроев предупредительно наклонился и подал Бородину папку с бумагами. Тот сел на стул и положил папку на колени. Он терпеливо перебирал бумажку за бумажкой. Бумажки были разных форматов, разного содержания, одни — написанные от руки, другие — напечатанные на машинке.

— Здесь всё?

— Да всё, что я сумел собрать. Вот листки, которые лежали на столе перед Владимиром Константиновичем, когда его нашли умершим. Видите дату?

— Вижу.

Если бы отсутствовали последние записи, можно было бы еще заподозрить что-то, но бумаги профессора находились в самом завидном порядке.

— А это чей почерк?

— Марины Васильевны. Она часто писала под диктовку Владимира Константиновича.

Бородин задумался. Возле профессора Саратова, в основном, находились три человека: ассистенты Неустроев и Быков и старшая лаборантка Чазова. Рядовые лаборантки в счет не идут. Кто же из них — Быков, Неустроев или Чазова — были действительными свидетелями последних минут профессора?

— Вы хорошо знаете расположение дверей в институте? — неожиданно спросил Бородин.

Прежде чем ответить, Неустроев поморщился, повертел головой, как будто давил ворот рубашки. Вопросы следователя начинали выводить из себя даже его, самого сдержанного человека в институте.

— Ну еще бы, — буркнул он, — я учился в стенах этого здания и вот уже четыре года работаю на кафедре.

— Тогда попрошу показать мне, какие выходы есть из института кроме того, у которого находится вахтер.

— Может быть, вы обратитесь к коменданту?

— Нет, я попрошу сделать это вас, Павел Ильич.

— Что же, раз вы настаиваете, могу и я.

Занятия в институте уже закончились, коридоры были безлюдны, но откуда-то с верхнего этажа доносились звуки песни под аккомпанемент пианино.

— Наш хор занимается, — пояснил Неустроев.

— А как быстрее всего пройти во двор?

— Спустимся по этой лестнице.

Они вышли во двор. У самых окон ощетинились голые кусты сирени. Снег среди них лежал нетронутым. Справа виднелось низкое здание гаража, слева — темные окна двухэтажного корпуса мастерских. Бородин медленно прошел вдоль построек, оглядел закрытые массивные ворота, постоял у высокой каменной стены, замыкающей двор.

— И больше нет выхода?

— Нет, на улицу нет.

— Хорошо, тогда пройдем по комнатам первого этажа.

— Не знаю, сумеем ли мы сейчас получить ключи от всех комнат.

— Должны получить.

— Но какой в этом смысл?

— Нужно, Павел Ильич.

Неустроев пожал плечами. Они вошли обратно в здание. Вахтер дал им ключи, и Неустроев повел следователя из комнаты в комнату.

Окна в комнатах оказались наглухо запечатанными и проклеенными. Но в угловой комнате, выходящей на улицу и к глухой стене соседнего дома, на одном из шести окон проклейка была сорвана — окно открывали. Бородин легко распахнул его, и холодный воздух хлынул в комнату.

— Очевидно, студенты похозяйничали, — поеживаясь от ветра, пояснил Неустроев. — Это у нас случается. Молодежь свежий воздух любит, а топят вон как: к батарее прикоснуться невозможно.

Бородин сантиметр за сантиметром оглядел подоконник, косяки, стекла. Неустроев с нескрываемым любопытством наблюдал за ним, пряча в