История одной записной книжки - Борис Захарович Фрадкин
Преступность…
Это грязное наследие прошлого еще пятнает здоровую жизнь советского народа. Бородин питал к ней не просто профессиональную нетерпимость. Он испытывал ту постоянную и непримиримую ненависть, которую вынашивает в себе человек в непрекращающейся борьбе с врагом. Враг был опасным. Часто он оставался незримым, прибегал к коварным приемам, рядился в одежду честности.
Преступность мешала движению в будущее.
…К большому пятиэтажному корпусу, в котором находилась квартира Саратова, Бородин подошел уже при свете электрических фонарей.
Он поднялся на третий этаж и постучал в дверь с металлической дощечкой, на которой было выгравировано: В. К. Саратов.
Ему открыла Надежда. Лицо ее было бледным, под глазами легли темные полумесяцы. Ночь она провела без сна.
— Разрешите? — спросил Бородин. — Я зашел, чтобы выразить вам искреннее сочувствие.
— Благодарю вас, Сергей Леонидович. Проходите, пожалуйста.
Бородин ожидал найти квартиру переполненной знакомыми и друзьями Саратовых. Но комнаты оказались пустыми, в них царила тишина.
— Не смущайтесь моим видом, — сказала Надежда, — я только что оттуда.
— Откуда? — не понял Бородин.
— Из клиники. Я потребовала повторного вскрытия…
— Вы?!
— …и сама… вместе с профессором Смородинским произвела исследование. Да, да, можете не смотреть на меня такими глазами. Я очень хорошо знала отца и как дочь… и как медик. У него было отличное здоровье. Понимаете, Сергей Леонидович, — отличное! Отец никогда и ничем не болел. Этим летом мы лазили на вершину Эльбруса. Своей выносливостью он удивлял бывалых альпинистов. И вот вдруг… Почему он умер? Ну, скажите, почему?
Бородин, не выдержав взгляда девушки, опустил глаза. Он пожевал губами, медленно расстегнул пальто, повесил его на вешалку и кашлянул в кулак.
Глубокая, чисто подсознательная неудовлетворенность объяснением судебно-медицинской экспертизы заставляла Бородина вслушиваться в вопросы Надежды.
— Но все-таки вы что-нибудь обнаружили? — спросил он.
— Пока нет… Пока одни только догадки. Но я этого так не оставлю. Нет, я буду искать! Я всю клинику на ноги подниму.
Бородин прошелся по прихожей, остановился у одной из дверей, взялся за ручку.
— Здесь ваша комната?
— Простите, я вас держу в прихожей. Здесь кабинет отца.
— Разрешите мне заглянуть?
— Да, разумеется.
В квадратной комнате, устланной большим ковром, стоял письменный стол. Обе стены комнаты направо и налево от двери были в книжных полках.
Осмотрев кабинет, Бородин прошел к письменному столу.
— Не смогу ли я просмотреть личные бумаги вашего отца?
— В самом деле! — оживилась Надежда. — Может быть, нам кое-что скажут записки отца.
Она разыскала под чернильницей ключи, села в кресло и принялась открывать ящик за ящиком. Бородин приглядывался к девушке, все более убеждаясь, что у нее характер далеко не слабовольный.
Глава третья
ПРОДОЛЖЕНИЕ НОЧНОГО РАЗГОВОРА
Бородин сел рядом с Надеждой. Они стали рассматривать записи профессора. В ящиках находились тетради с конспектами лекций, выписками из книг, вырезки из газет, рабочие планы, наброски статей.
— Прежде всего, — сказал Бородин, — нам следует установить, чем занимался Владимир Константинович в самые последние дни.
— Больше всего он увлекался акустикой, звуковыми колебаниями. Отец имел массу научных трудов, с ним постоянно советовались фабрики музыкальных инструментов. А в последнее время он все говорил об ультразвуковых колебаниях. Вот видите, что он писал три дня назад.
Бородин прочел:
«Однако воздух, как губка, поглощает ультразвуковой луч. Все варианты электронных излучателей не дают существенных сдвигов в моих поисках. А чувствую, что решение именно в тройном колебательном контуре, в шаровом излучателе…»
Бородин взглянул на дату записи. Она была сделана пятого декабря, то есть за три дня до смерти.
Бородин и Надежда провели над бумагами довольно много времени. Бородин хотел понять, чем именно жил профессор. Не обладая достаточными специальными знаниями в физике, Бородин все же убедился, что главным увлечением Владимира Константиновича были ультразвуковые колебания.
— Что же, — сказал Бородин, поднимаясь, — пожалуй, мне пора уходить. А вам следует отдохнуть, Надежда Владимировна.
Девушка с горечью улыбнулась и отрицательно покачала головой.
Они вышли в прихожую.
— Здесь ваша комната? — Бородин указал на вторую дверь.
— Да, моя.
Она приоткрыла дверь. Бородин, заглянув, увидел в глубине у окна небольшой письменный столик, который служил Надежде одновременно и туалетным. Его украшало овальное зеркало в бронзовой оправе. Перед зеркалом гипсовая физкультурница целилась копьем в свое отражение. По правую сторону зеркала находился чернильный прибор из серого уральского камня, а по левую — портрет молодого человека.
Надежда, заметив пристальный взгляд Бородина, пояснила:
— Это мой жених — Саша Рудаков. Он погиб на фронте… Теперь у меня никого не осталось. — Голос ее дрогнул. Она прошла к столу и возвратилась с портретом в руках.
— Он тоже был медик?
— Нет. Саша учился в институте и помогал отцу. Отец очень любил его и предсказывал ему будущность большого ученого. Но началась война, Саша ушел добровольцем и…
— Да… война.
Бородин осторожно взял портрет. Лицо Александра Рудакова было привлекательным.
— Как он погиб?
— Саша участвовал в десантных операциях… Подробностей выяснить мне не удалось.
Очутившись на улице, Бородин пошел навстречу морозному освежающему дыханию ветра. Он испытывал нерешительность. Конечно, следовало знать, отчего умер нужный Родине человек, ученый-исследователь и воспитатель молодежи. Но ведь этот вопрос относится целиком к медикам. Отчего же у него, у рядового следователя, нет на душе покоя? Отчего перед его воображением продолжает стоять образ хохочущего мужчины с заиндевевшей бородкой, в заснеженном костюме?
Утром, придя на работу, Бородин достал чистую папку, проставил на ней порядковый номер дела и четким почерком вывел фамилию, имя и отчество профессора.
Потом он переложил в нее протокол судебно-медицинской экспертизы, протокол осмотра физической лаборатории и отправился к районному прокурору, чтобы получить официальную санкцию на ведение дела.
Глава четвертая
ДОПРОС
Бородин начал с допроса сослуживцев профессора Саратова. В физической лаборатории кроме Владимира Константиновича работало восемь человек: два ассистента, старшая лаборантка, четыре лаборантки и дежурный электрик по высоковольтной сети.
Первым в кабинете следователя появился рыжеволосый и плечистый сорокалетний мужчина — ассистент Быков. Он отвечал громко, почти кричал. Быков читал лекции по физике на
