Марица. Исток - Александра Европейцева

Это было нечестно. Грязно. И от этого рана саднила сильнее. Я готов был к её гневу, к спору, даже к холодному молчанию. Но я не был готов к тому, что она поразит именно ту самую, самую уязвимую и самую драконью часть моей сути — инстинктивное, всепоглощающее желание защищать своё.

— Хватит, — произнес я тихо, едва сдерживая гнев. — Просто хватит, Марица. Я понимаю, что тобой правят эмоции. Я понимаю, что это из-за… положения. Но моё терпение не безгранично. Я люблю тебя. Я обожаю тебя. Но я не намерен позволять тыкать в меня шипами только потому, что ты сама не знаешь, чего хочешь. Ты хочешь, чтобы я перестал заботиться? Хорошо. — Я резким движением откинул с ее колен плед. — Мерзни. Хочешь самой поговорить с королем? Дерзай. Объясняй ему, почему ты больше месяца скрывала свои отношения со мной. Я устал быть твоим щитом и мишенью одновременно.

Я откинул голову на жесткий подлокотник кареты и закрыл глаза, чувствуя, как обжигающая обида разливается по жилам раскаленным металлом. Я не двигался, пытаясь усмирить бушующую внутри ярость. И тогда сквозь оглушающий гнев услышал это: короткий, сдавленный всхлип, словно она пыталась сдержаться и не смогла. А затем — другой. И вот уже тишину кареты разорвали настоящие рыдания, горловые, надрывные, полные такого отчаяния, что у меня свело челюсть.

Нет, с Ладенией оба раза было намного проще! Да, бывшая жена порой была раздражительной, но ее не бросало из одной эмоции в другую с такой скоростью.

— Я… я последняя эгоистка! — выдохнула Марица, давясь солеными слезами. — И тварь! Не-не-не достойна тебя! Только тварь может так… так вести себя с любимым человеком все четыре дня! Ты же всё для меня, а я… И скоро я стану толстая! И некрасивая!

Ну вот что мне с ней делать? Боги! Подскажите, что мне делать! Откуда у моей Марицы такие мысли⁈ Ну что за глупость!

— А твой дракон теперь здоров, ты можешь выбрать любую, хоть королеву Феорильи! Тебе не нужна такая проблемная, истеричная жена! Ты достоин лучшего!

— В смысле дракон здоров? — от удивления я распахнул глаза и уставился на заплаканное лицо любимой. Что за чушь она несет? — Марица, стой! Что ты сказала? О чем ты говоришь? Как мой дракон стал здоровым?

Я вцепился руками в ее плечи, слегка тряс, пытаясь достучаться до ее сознания, вырвать из истерики хоть крупицу смысла. Но она не реагировала.

— Ты должен найти себе кого-то получше! — всхлипывала Марица, отчаянно мотая головой и не слушая меня. — Кто не будет устраивать сцен! Кто не будет кричать и плакать в карете! Кто…

— Шер, Марица, выслушай меня! — мой голос прозвучал резко, почти как удар. — Когда он исцелился? Ты что-то знаешь? Скажи мне!

Внезапно, сквозь пелену ярости и смятения, в сознании что-то щёлкнуло. Щёлкнуло с такой оглушительной ясностью, что я на мгновение онемел, забыв даже о её рыданиях.

Зелье.

Проклятое зелье, которое я глотал на протяжении четырех долгих лет с переодичностью в два-три дня. Которое сдерживало моего искалеченного дракона, не давая ему сжечь меня изнутри. Это был ритуал. Необходимость. Цепь, приковывающая меня к жизни.

Когда я пил его в последний раз?

Я отстранился, уставившись в пространство, мысленно лихорадочно перебирая дни. Иллюзион. День, когда мы вошли в этот сюрреалистичный кошмар. Утро перед входом в город магов. Я стоял у потухшего костра, глотая знакомую горечь, чувствуя, как холодная тяжесть зелья растекается по жилам, сковывая внутренний огонь. Это было… почти две недели назад.

С тех пор… С тех пор я ни разу о нем не вспомнил.

Сначала была работа над Истоком — изматывающая, требующая всей концентрации. Потом — леденящий душу ужас, когда Марица не возвращалась. Я горел тогда, горел от бессилия и страха, но приписал это адреналину, отчаянию. Потом — эйфория, когда она очнулась. А затем… затем новость о ребенке. Она перевернула всё, заполнила каждую мысль, каждый уголок сознания.

И за все это время — ни одной вспышки. Ни одного намека на ту старую, знакомую боль, на шевелящегося под кожей зверя. Ни единого позыва схватить флягу и заглушить пламя.

Я просто… забыл. И не заметил.

Я смотрел на всхлипывающую Марицу, на её трясущиеся плечи, и понял — подробностей я сейчас не услышу. Не до них. Ярость испарилась, оставив после себя лишь щемящую, всепоглощающую нежность. И может, немного усталости мужчины, жена которого просто не в состоянии контролировать свои эмоции. Я не стал ничего говорить. Не стал спрашивать, утешать словами. Я просто притянул её к себе, обнял так крепко, как только мог, давая возможность уткнуться мне в грудь и выплакать всё — и обиду на меня, и страх за нас, и всю накопившуюся усталость.

В этот момент в приоткрытое окошко кареты мелькнуло лицо Дао Тебариса на его строгом темном жеребце. Его проницательный, холодный взгляд скользнул по нам, задержался на трясущихся плечах Марицы, на моей руке, прижимающей её к себе так крепко, будто я пытался удержать её от полного распада.

И тогда в его глазах мелькнуло понимание. Сочувствие. Опыт мужчины, который, возможно, и сам не раз сталкивался с подобными бурями — иррациональными, утомительными, но неизбежными, когда имеешь дело с беременной женщиной. Он лишь слегка, почти незаметно, кивнул мне. Мол, держись, генерал. Я знаю, каково это.

И я в ответ так же коротко, благодарно кивнул ему. Спасибо. За понимание. За то, что не лезет с советами и не считает её истеричкой. Просто видел ситуацию и признавал её.

А вот Марица в моих объятиях внезапно притихла. Плач прекратился. Она видела наш безмолвный разговор, и я всем своим нутром, каждой клеткой драконьей сущности, почувствовал, как внутри неё снова начинает закипать новый шторм. Она переводила дыхание, готовая закатить скандал на ровном, уже почти успокоившемся месте.

Нет, еще раз я этого просто не выдержу!

Прежде чем она успела раскрыть рот, чтобы излить новую порцию упрёков, я действовал на опережение. Я наклонился и закрыл её губы своими.

— Замолчи, — прошептал я, не отрываясь от ее губ. — Просто замолчи, любовь моя. Я