Часовой: Курсант - Дейлор Смит
Я рассказал. Благо картина произошедших в разрушенной святой обители кошмарных событий как нарисованная вставала у меня перед глазами, стоило только зажмуриться и вспомнить. Герман слушал очень внимательно и не перебивая. Когда я закончил рассказ, он достал из-за пазухи серой рубахи небольшую железную фляжку и, свинтив крышечку, глотнул. Затем протянул мне.
— Пей, Альрик. За помин души Павла Сойки.
Получается, Сойка была фамилия погибшего парня, а не прозвище, как я думал. Я осторожно отпил из фляжки, и обжигающая жидкость огненным ручейком покатилась по пищеводу. Забористо! Но я не закашлялся, а в голове даже приятно потеплело. Видимо, Альрику Безродному не впервой пить подобное.
— Он был хорошим человеком, — я больше не знал, что еще сказать.
— Лучшим из нас, — Легачев сделал еще один глоток и положил фляжку на кровать. Намек, что мы ещё не раз к ней приложимся. После сытного обеда я на этот счет совсем не возражал. — Ты наверно не знаешь, да и я не помню, говорил или нет, но Сойка с детства мечтал стать Часовым. Хотя с его положением мог заняться чем угодно. Он был из очень приличной семьи. Не из родовой, не такой дворянин как ты, нет. Но и не такая голытьба навроде меня, Лады, или Давида с Борькой.
Я слушал очень внимательно. Наматывая на ус все, что произносил разговорившийся курсант. А затем, словно по какому-то наитию, я отпил из его фляжки приличный глоток, и сказал, пристально глядя в такие необычные глаза моего белобрысого собеседника:
— Герман, выслушай меня очень внимательно. То, что я хочу тебе сказать, должно остаться между нами.
Герман вытер губы рукавом рубахи и, звонко щелкнув ногтем по железному пузику фляжки, удовлетворённый изданным звуком, кивнул:
— Говори. Я давно понял, что тебя съедают какие-то бесы, Альрик.
Я заерзал на лежаке, потер покрывшийся колючей щетиной подбородок и сказал:
— Герман, я не помню, кто я такой. Скажу больше, я не понимаю, где нахожусь. И вообще не понимаю, что происходит вокруг меня. Вчера… Да, вчера, когда я проснулся благодаря сапогам сержанта Фляйшера, я словно очнулся в совершенно новом для себя мире…
Разумеется, я не собирался рассказывать Герману всю историю моего появления здесь. Но изрядную часть правды я собирался выложить как на духу. Герман, ничего не говоря, слушал.
— Я упал в обморок. Не знаю, почему. Возможно, у меня какая-то болезнь… Может, что-то поразило мой мозг. Как бы там ни было, очухавшись, я чувствую себя… Совершенно другим человеком. Я словно младенец без воспоминаний о прожитой жизни.
Герман не выглядел сильно удивленным. Он озадаченно хмыкнул, отхлебнул огненного зелья и протянул заветную фляжку мне.
— Не скажу, что ты меня поразил, Альрик. Я видел, как ты падал. Мы втроем возвращались из складского отсека и шли через смотровую палубу, где Фляйшер давал последние указания вспомогательной команде лебедчиков. Ты был такой как всегда. Да, намедни мы допоздна засиделись в кают-компании за кувшином пива, но до чертиков никто не нализался. И ты был абсолютно нормален… Но вдруг заорал, словно от дикой боли, схватился за голову и замертво рухнул. Что примечательно, ты схватился за голову, словно что-то терзало ее, до того, как ударился ею о палубу. В отключке ты был минут пять. Фляйшер решил, что ты хочешь всех разыграть. Вот и приводил тебя в чувство по-своему.
Я кивал каждому его слову. Вон оно, значит, как. Это ничего толком не проясняло, но все же…
— Что ты хочешь именно от меня? — альбинос не сводил с меня пристального взгляда. — Я верю, что ты не врешь. Да и какой тебе смысл… К слову, твой рассказ сразу прояснил все странности.
Я подался к нему и сказал:
— Я хочу, чтобы ты мне рассказал все. Все, что я должен знать о себе и о том, какая дьявольщина тут происходит.
Герман оказался превосходным рассказчиком. И помимо умений выколачивать дурь из разных страхолюдин, он обладал знаниями по истории и географии. Возможно, при других обстоятельствах он выбрал бы профессию учителя, а не стезю воина, да еще из Ордена Часовых. Как бы там ни было, слушая его неторопливый обстоятельный рассказ, приоткрывающий завесы над неведомым мне ликом этого мира, я словно погружался в оживающую перед глазами историю. Я слушал и где-то глубоко внутри испытывал смутное чувство пугающего восторга.
Шел трехтысячный год после Катаклизма. «П. К.» если говорить сокращённо. Когда-то мир был совсем иным. Каким, уже давно никто не знал и не помнил. И если сохранились какие-то данные о древних временах, то только в учебниках по истории, в которых вымысел перемешивался с домыслами, или засекреченных книгах, хранящихся за семью печатями. Как бы то ни было, старый мир рухнул. Древние цивилизации сгорели в горниле страшных войн, развязанных сильными того мира. И настолько велика была их ненависть и могущественно оружие, что в итоге привело к практически взаимному страшному уничтожению почти всего живого на теле старого континента, изменившегося после разбушевавшихся войн раз и навсегда.
Постепенно мир приходил в себя, земля затягивала чудовищные раны, возрождалась жизнь. Но это был уже совсем другой мир. Новые государства восставали из пепла. Технологии прошлого канули в лету. От былых знаний остались жалкие крохи. Народы учились выживать. Мир вернулся в эпоху пара, алхимии и механики. Спустя ещё какое-то время в истерзанный войнами прошлого мир вернулась и магия. Магия, которую в эпоху Д. К. считали детскими сказками. В новом мире сказка стала явью. Мир учился жить по-новому, учитывая ошибки старых государств. Возрождались монархии, строились империи, создавались новые технологии. Мир спустя столетия начал принимать новый, обновлённый вид.
Не менялись только люди. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Периодически вспыхивали вооружённые конфликты, переходящие в войны. За что воевали? Да за все то же, что и всегда. Власть, деньги, новые территории, полезные ископаемые. По счастью, новый мир не был способен уничтожить себя, толком не успев окрепнуть. Да и воспоминания о давнем Катаклизме, огненном Армагеддоне, погубившем древние цивилизации, нет-нет да и охлаждали самые горячие головы. Так, постепенно, закаляясь и превозмогая трудности, выросла новая цивилизация.
Пока все не рухнуло