Потерявший солнце. Том 2 - FebruaryKr
Когда-то Ши Мин разорвал петлю у самого узла, выкупил, вымолил прощение у императора для своего наставника и не дал ему понести наказание за свои деяния. Теперь же воспитанник Ши Мина занял место того, кто готов разрушить все до основания. Змея, кусающая собственный хвост: история, начавшаяся десятилетия назад, снова и снова возвращалась к истоку, затягивая все больше людей. Не стоило отдавать знания в руки страдающего от невыносимой боли принца, но противостоять ему у монаха не хватило бы сил. Быть может, стоило найти слова, которые тронули бы кровоточащее сердце юноши, только вот как теперь угадать, какие слова он согласился бы услышать?
Создание орудий долгие годы было центром его жизни, а теперь станет средоточием чести и смерти, моментом искупления. Способов справиться с духами и орудием было немало, но большая часть требовала смерти его создателя. Монах не знал, остался ли кто-то на стороне Юкая. Найдется ли хоть один человек, готовый на все ради спасения принца? В одиночку он мало что может сделать, только знания предложить да едва наметить путь к спасению, но будет ли кто-то, согласный помочь на этом пути?
Злость, ненависть, страх — все эти мрачные тени по очереди накрывали душу монаха, но эмоции в конце концов ушли, оставив только пустоту. Доблестным героем ему не быть, это в древних легендах предатели оказывались невинными и чистыми и превращались в спасителей; предавший однажды останется темным, как ни пытайся отмыть его добела. Только вот созданное оружие уже не будет бедой одного Юкая, или дворца, или столицы — если духи захватят и искрошат его душу, то управлять ими будет некому. На что будут способны два сошедших с ума призрака, скопившие колоссальную мощь? Нужно остановить все это сейчас, пока есть возможность удержать до сих пор живую и целую душу на самом краю. Не уничтожить средоточие зла, а разорвать ту петлю, которую судьба, промахнувшись, набросила на шею отчаявшегося юноши.
Ведь эта петля с самого начала была предназначена ему — лишенному голоса и имени монаху. Не хочется даже думать, что стало причиной его постыдного поражения: собственная доверчивость, глупость или неудачи, преследующие его на каждом шагу. Все это в прошлом; пора выйти из-за чужих спин.
Оставалось лишь узнать, насколько полно Юкаю удалось воплотить в жизнь свои безумные идеи.
Дворец все так же возвышался над городом. Наверняка и он уже не раз перестроен, однако издали все виделось монаху ровно так, как в юности. Воин без особых амбиций, не безродный, но и не влиятельный — куда ему еще было податься, не имея никаких талантов или цепкого ума?
Воспоминания нахлынули приливной волной, и больше не было сил держать их в узде. Монах замер, глядя на величественное сооружение. В глазах его отражалось само время.
При старом императоре Ду воевали много, но и армия была в полном порядке. Зубами выгрызая себе путь на самый верх, правитель не забывал о тех, кто помогал ему. При нем титул маршала перешел к Ши Ченъяну, уже опытному воину. Маршал был известен не столько сам по себе, сколько благодаря своей жене, урожденной госпоже Юй. Воспитанная во влиятельной и сильной семье, утонченная и хрупкая госпожа родила маршалу наследника, оставила ребенка на попечение нянек и встала в строй рядом с мужем.
Во все времена существовали своевольные девушки, мечтающие о воинской славе. Многие из них шли к своей цели через многочисленные препятствия и лишения, однако никогда еще благородная девушка не меняла свою судьбу столь резко.
Воительницей девушка не стала, однако обузой тоже не была. Решительно отказавшись покидать войско без мужа, она училась защищаться; сгибалась под тяжестью самого легкого доспеха, сменила повозку на норовистого коня, однако ни слова жалобы не произнесла. Быть может, за закрытыми дверями сыпались обвинения и проливались слезы, но в глазах каждого солдата чета Ши была едина и неразрушима, как скала.
Когда монах был лишь воодушевленным юнцом, только-только принесшим клятву и получившим первое оружие, в империи началась охота за предыдущим правящим родом. Среброглазых жителей загоняли, как диких зверей в ловчие ямы. Маршал хмурился, но мало кто знал, какие слова произносились им в стенах многочисленных дворцовых кабинетов или за пологом походного шатра.
Едва познавший вкус первых битв юнец оставался слишком незначительным и незаметным. Он не смел на маршала и взгляд поднять, а при виде императора Ду и вовсе готов был рухнуть на землю. О делах таких высокородных господ он и думать не желал.
Память бывает причудлива: отбирает лица дорогих людей и важные разговоры, а взамен оставляет слова бестолковой песни, которую ребенком распевал во все горло, или случайного незнакомца в причудливом платье. Память монаха накрепко удержала в себе день, когда он впервые смог посмотреть на императора; день, когда ему стало страшно не смотреть, а опустить глаза.
С десятком таких же неопытных юношей их послали в небольшую деревню, куда и добраться было сложно. Узкие тропинки петляли, уводя то в глубины леса, то на каменистые холмы. Ходили слухи, что там скрылись две семьи среброглазых, но даже сейчас монах так и не мог вспомнить, откуда же расползались сплетни. Не то торговцы, раз в неделю заезжавшие в эти дикие места, не то кто-то из местных донес на пугливых беглецов, надеясь получить награду…
Капитан все никак не давал команду начать обыскивать дома, и солдаты прятались в густых зарослях. Коней пришлось оставить в лесу и добираться пешком, путаясь в длинной траве и отбиваясь от жужжащих вокруг насекомых. В той деревне тоже полно было крыс, и по улицам они сновали безо всякого страха, а вот коты не показывались.
Покрытая потом кожа саднила и чесалась, расцарапанные укусы горели огнем, а день медленно клонился к ночи. Два десятка убогих домов в медленно сгущающихся голубоватых сумерках выглядели совсем заброшенными.
Всю ночь пришлось им неподвижно провести в траве, прежде чем земля едва заметно задрожала. Стук копыт разносился над деревней, и всадники не
