Скованная льдом - Нина Черная

Особенно на маменьку родимую. Она ведь меня с самого начала умирать оставила, непонятно, конечно, почему выносила, но, видно, причины имелись.

Злоба потекла по венам обжигающим холодом, а страх и боль притупились, когда я заметила, как один из волков приготовился к прыжку. К прыжку на моего отца — тот как раз пошевелился, видно пришел в себя.

С губ сорвался вопль, а от самого центра моей груди будто отделилась волна. Она зависла в пространстве, точно раздумывала, что же ей дальше делать, а потом взвилась, расширилась и рванула к волку, прыгнувшему на отца.

Волка сшибло в полете, откинуло к деревьям, до моих ушей донесся жалобный визг. Сердце тут же сжалось в груди, а к щекам прилила краска стыда и запоздалого страха. Неужели, я какой-то чудной магией причинила вред живому существу? Я ведь и таракана лишний раз совком не пришибу. Благо, тараканов у нас отродясь не водилось.

Волна рассеялась как только коснулась шерсти волка, исчезла без следа, а в моей голове будто зазвенели бубенцы. Все вокруг поплыло, завертелось, руки-ноги стали свинцовыми, неподъемными, а тело ватным, не моим. Я даже удивиться не успела, как вокруг сомкнулась тьма, а я ухнула в тягостное небытие.

* * *

Черный бог

Знакомая магия отвлекла от заклинания, когда я собирался обездвижить вожака, чтобы допросить с пристрастием. Поэтому его выпад оказался полной неожиданностью. Огромный зверь бросился прямо сквозь мои снежные волны, не жалея своей шкуры.

Пришлось резко перемещаться в сторону, рассеивая наговор. Если б не отменил, волку бы жить осталось всего несколько минут. Откуда он такой недалекий?

Пока перемещался, краем глаза заметил позади себя Настеньку, и сердце тут же замерло, чтобы забиться в несколько раз быстрее. Девушка безжизненно распласталась на снегу, в ореоле бледного сияния. На ресницах ее застыла изморозь, а кожа сделалась бледной, почти белоснежной. Со щек сошел весь румянец, а губы приобрели синеватый оттенок.

Бросился к ней, наплевал на волков снежных, на вьюгу, что поднял вокруг, на людей, которые еще копошились. Упал на колени и подрагивающими пальцами коснулся щеки Насти — стылая, как лед, в который я стены терема превратил.

— Настенька, — сорвалось с губ горестно, только не ответила она, оставаясь такой же неподвижной.

Положил аккуратно ее голову на свои колени, нащупал то место на шее, где пульсировала жилка обычно. Только пальцы ничего не ощутили, вызывая внутри меня бездну. Прижал к себе Настю, будто невесомую и такую ледяную, попытался согреть, но, куда там. Показалась она куклой, из груди вырвался хрип, переросший в отчаянный рык, а перед глазами будто пелена встала. Слилось все в одно размытое пятно, заволокло белым снегом.

Не стал я ждать ничего больше, заставил вьюгу перенести меня прямо в покои главные. Те, которыми я так редко пользовался, предпочитая кабинет. Меня сразу оглушила тишина, больше ни воя, ни плача не слышалось, да и ветер не завывал печально.

Поднялся с колен прямо вместе с Настенькой и ощутил, как все корочкой льда покрывается вокруг, а внутри бушует что-то лютое. То, что я прятал и запирал столько столетий внутри себя.

Все доводы о том, что она простая человечка, и не стоит такого внимания, остались там, на поляне в Заколдованном лесу. Или еще раньше, на ложе, для даров предназначенном. Потому что только при виде Насти кровь закипела, а еще недавнее желание жестоко наказать ее за побег разбилось вдребезги, стоило только увидеть ее огромные испуганные глаза.

Уложил аккуратно на постель — как живая. Сжал кулаки и шагнул обратно, разбираться с тем, кто посмел отнять у меня часть моего сердца, часть жизни.

При переходе обратно немного унял свои чувства, покрывая себя ледяной броней, так же, как покои в тереме. Это отрезвило, вернуло мысли на место, а сердце заставило биться ровно. Не положено мне такого демонстрировать. По крайней мере, не при смертных.

На поляне все осталось, как прежде: волки застыли в своих позах, поджав хвосты и трясясь от холода с ужасом вперемешку, я почуял этот поганый запах, стоило только выйти из вихря снежинок, люди сбились в кучку и тряслись пуще волков.

Я глянул на всех исподлобья, выбрал главного и тихо спросил, только даже главный, самый смелый с виду, сжался, да попытался попятиться:

— Кто магию применил запретную? Да по чьему совету?

Ответом стало мне молчание. Я криво ухмыльнулся и приблизился на шаг. Со стороны волков послышался скулеж жалобный. Трусы. Человеческие женщины тем временем упали наземь без сознания, вызывая у меня глухое раздражение глубоко внутри.

— Я жду, — поторопил их властно, разминая пальцы и собирая вокруг притаившийся мороз.

Белый матерый волк — вожак — переступил с лапы на лапу, поджал уши и вдруг крутанулся через голову, а в снегу блеснуло серебром лезвие кривого ножа. Я моргнул, а подле моих ног уже сидел огромный мужчина, светлые волосы в разные стороны топорщатся, а голова склонена низко, в почтении.

Значит, оборотни нас настигли, а не простые волки, какие позабыли, как людьми быть.

— Прости, великий, — прохрипел вожак громко, видимо, переход дался ему сложно, — не признал в тебе хозяина леса. Думал, что ты с разбойниками заодно. Была у них защита сильная, долго я их искал… — вдруг зачастил вожак, подняв глаза чистые, как горный ручей, на меня, отчего брови мои сошлись еще больше на переносице, а зубы сжались со скрипом, — да только не сообразил допросить, девиц спасал, потом хотел, а они…

— Я в курсе, — поморщился я, как от боли зубной, перебивая быструю речь вожака, — и о личности помощника осведомлен, только не вам, людям, его судить.

Вожак поджал губы и нахмурился, кулаки сжал. Видно, не по нраву ему оказалось сравнение с людьми. Что ж, не моя беда.

— Расскажи лучше, кто в твоей стае предатель? — спросил глухо, внимательно оглядывая притихших волков.

Никто не спешил за вожаком перекидываться, все ждали, когда гнев мой уляжется, наивные.

— Не держу таких, — нахмурился вожак еще больше, — мы царю-батюшке повинуемся, а по его указке каждого воина волхвы проверяют, — на последних словах вожак содрогнулся и взгляд опустил, видно, не слишком приятная процедура.

— Хорошо, — глянул я в сторону, будто согласился, а сам, краем глаза, за стаей следил, чтобы вычислить того, кто больше расслабится.

Меня настигло разочарование, потому что все остались напряжены до