Скованная льдом - Нина Черная

— Не спрашивала, — Рена отвела глаза, будто собиралась попросить прощения или в чем-то признаться, но тут же на все вокруг обрушился шквал ветра.

Он потревожил ветви деревьев, и снег с них сугробами повалился на землю. Он попал мне за шиворот, засыпал лицо. Пока я отплевывалась и пыталась смахнуть с себя его, женщины и след простыл. Правда, Макар остался на месте.

— Ах ты, обманщица, — повысил голос мужчина, и крикнул, у меня даже уши заложило, — Морена!

На землю посыпались уцелевшие снежные шапки. Я же сидела ни жива ни мертва. Неужели, это бывшая жена Макара?! И она моя мать?! В голове не укладывалось, что такое вообще возможно. И почему они общаются так, будто люто ненавидят друг друга?

Ощутила, как по щекам текут слезы. От всего того, что со мной случилось за последнюю неделю, захотелось выть в голос. Так ведь не бывает, чтобы все навалилось сразу и как снежный ком увеличивало размеры.

— Настя? — отвлек меня от паники голос Макара.

Я вздрогнула и подняла голову, замерла сразу, потерялась в его взгляде. Так много там оказалось боли, злобы и тоски, что сердце сжалось, забилось раненой птицей. Я сглотнула тугой ком и опустив глаза, выпалила на одном дыхании:

— Прости, что сбежала. Я испугалась!

Меня накрыла тишина, что жутко стало. Только Марфа тихо всхлипывала неподалеку. Даже отец не издавал ни единого звука. Неужели, его ранило или того хуже. Я вскинула голову от страха и вновь потерялась в бездонных глазах Макара. Там будто появилось что-то новое, отчего забытый пожар, что полыхал во мне еще недавно, разгорелся с новой силой, а к щекам прилил жар.

Макар, не говоря ни слова, подошел ближе, опустился на одно колено передо мной и протянул руку. Я, против воли, отпрянула. Тут же прикусила губу и стиснула плотнее больную руку, только чтобы ничем не показать, как мне страшно вновь оказаться слабой жертвой в руках сильных мужчин.

Хоть к Макару мои страхи отношения и не имели, но он тут же нахмурился, сжал руку в кулак и поджал губы.

— Я лишь помогу тебе встать, — сообщил он скупо, оставаясь в таком положении, — не более.

Внутри все будто оборвалось. Хотя, чего я ждала? Что он прижмет к себе, как ни в чем не бывало? Скажет, что скучал? Глупо оно, так думать. Я ведь уже не девочка, должна понимать, что жить в мечтах — неправильно.

— Прости, — промямлила я, подавая здоровую руку, — я думала, ты меня сразу развеешь в пыль.

— Зачем? — округлил глаза Макар, помогая мне подняться. — Ты считаешь, что я для забавы убиваю тех, кого мне в дар отправили?

— Прасковья сказала, что ты устанешь от меня однажды, и отправишь на смерть от мороза в чем мать родила, — сказала нерешительно, а от его прохладной руки, показавшейся мне печкой, по телу прошла волна тепла, низ живота будто молнией ударило. Кажется, мне в тулупе уже жарко.

— С ней я разберусь, как только в терем вернемся, а вот ты почему чужих, — он запнулся, окинув меня таким взглядом, что ноги подкосились, — существ слушаешь, непонятно.

Он нечаянно задел поврежденную Мореной руку, от чего я поморщилась, а на глаза навернулись слезы, с губ сорвался тихий стон.

— Что с твоей рукой? — чуть громче спросил мужчина, а выражение его лица сделалось обеспокоенным. Да настолько, что сердце радостно заныло от заботы.

* * *

— Волной ледяной задело, — созналась нерешительно.

На самом деле, странно, что рука не оказалась замороженной, просто пара пальцев побелели, да боль ощущалась сильная, когда я пыталась шевелить ей или задевала что-то. Так с мизинцем на ноге в детстве было, когда я по зиме в простых калошах выбежала, да задержалась во дворе. Тогда отец взял меня в охапку и оттащил к бабе Нюре. Она с моим пальцем быстро справилась, да затрещину прописала, чтобы головой думала, а не надеялась на “авось”.

Макар нахмурился, аккуратно прошелся подушечками пальцев по поврежденной поверхности, до которой тулуп добраться не помешал. Меня тут же в жар бросило, да в такой, что воздуха в легких почти не оказалось. Я прикусила губу и украдкой глянула на мужчину. К лицу глаза не подняла, постеснялась, зато отлично увидела, как ходуном ходит его кадык, а на скулах желваки играют. И непонятно, злится он на меня, или его разрывают те же чувства, что меня изводят огненной лавиной внутри?

— Тебе нужна помощь, — сообщил, наконец, Макар, отпуская мою руку, бережно, будто боялся разбить, — Панкратий может залечить любую рану, но не уверен, что в его силах восстановить твои пальцы.

Внутри колотилась глухая тоска от того, что его прохладные пальцы больше не касаются моей пылающей жаром кожи. Только я давила эти странные чувства, я не понимала, откуда они и почему внутри все замирает, когда Макар рядом, даже если я не смотрю в его глаза. Или это все от влюбленности? Ведь я уже решила, что это именно она. Еще до нашей ночи. Или сердце мое решило, теперь не разберешь.

— А ты не можешь обратно отморозить? — спросила, чтоб не показать глупой и испуганной девицей.

— Нет, — он невесело усмехнулся, — я могу только заморозить. К несчастью. Это мой брат, Белый бог, способен возвращать жизнь недавно почившим.

Я невольно повела плечами. Не то, чтобы я когда-то опасалась богов, но после плотного знакомства с одним из них, реальность другого под сомнение не ставилась. А его способности по настоящему пугали, да и упоминание о том, что Белый бог не хвастался добродетелью, мог подставить и обмануть, чести ему не делало.

Хоть условно среди простого люда Белый бог приравнивался к солнцу, весне и новой жизни. А Макар, как его темное отражение, нес смерть, холод и ужас.

— Пойдешь со мной в терем обратно? — спросил он вдруг, прерывая мои мысли, а голос его почему-то дрогнул, сорвался в конце фразы на хрип.

Мужчина откашлялся, а я подняла на него все же расширившиеся от удивления глаза. Неужели, он моего согласия хочет? И против воли обратно не потащит.

— Что? — свел Макар брови, дожидаясь моего ответа, — ты ожидала, что я тебя сейчас по ветру развею?

Я помотала головой заторможено, а на лице расцвела глупая улыбка, которую теперь никакие беды не сотрут. Я надеялась на это, во всяком случае.

— Пойду, — ответила несмело, боясь поверить в свое счастье,