Марица. Исток - Александра Европейцева
Его признание, такое прямое и лишённое привычной бравады, обезоружило меня. Гнев начал таять, уступая место чему-то тёплому и трепетному, что пульсировало глубоко внутри.
— Ты промок, — констатировала я, глядя на тёмные пятна на его рубахе.
— Не сильно, — он пожал плечами, и его губы тронула та самая, знакомая до боли усмешка. — Но если ты хочешь меня высушить… я не против.
Он медленно, давая мне время отстраниться, протянул руку и провёл тыльной стороной пальцев по моей щеке. Его кожа была прохладной от ночного воздуха и дождя, но под ней чувствовался знакомый, всепоглощающий жар.
— Ты играл со мной сегодня, — прошептала я.
— Да, — его пальцы переместились к моим губам, скользнули по нижней, заставив её задрожать. — Чтобы даже на самом скучном совещании твои мысли были только обо мне.
— Эгоист, — выдохнула я, но уже не могла отвести от него взгляд.
— Твоя вина, — он наклонился ближе, и его дыхание смешалось с моим.
— Демитр… — начала я, но он не дал мне договорить.
Его губы накрыли мои, и я ответила всем своим существом, всеми накопившимися за день обидой, злостью, тоской и этой безумной, всепоглощающей жаждой, что он сам во мне разжёг.
Одеяло сползло на пол. Его руки скользнули под тонкую ткань моей ночной сорочки, коснулись обнажённой кожи на талии, на спине. Он притянул меня к себе так близко, что я почувствовала каждый мускул его тела, каждую напряжённую линию. Его пальцы впились в мои волосы, откинули голову назад, и его губы переместились на шею, к тому самому месту у основания челюсти, где бешено стучал пульс.
— Я помню все, — прошептал он прямо в кожу, и его голос звучал сдавленно, будто сквозь зубы. — Каждый твой вздох. Каждый стон. Я чувствовал твой запах, там, в зале. И хотел… Боги, как я хотел…
Он сорвал с меня сорочку одним точным движением. Холодный ночной воздух обжёг кожу, но тут же его тело, горячее и твёрдое, прижалось ко мне, согревая, защищая, поглощая.
— И сейчас, — его руки скользнули ниже, обхватили бёдра, приподняли меня, прижали к себе ещё теснее. — Сейчас я собираюсь сделать всё. Всё, что представлял. Всё, о чём ты догадывалась. И ещё больше.
Он сдержал слово. И ещё больше. Когда финальные судороги наслаждения отступили, оставив после себя лишь тягучее, сладкое изнеможение, в комнате пахло нами — кожей, дождем, секретами и счастьем. Я лежала, раскинувшись на спутанных простынях, слушая, как его сердце под моим ухом выстукивает медленный, умиротворенный ритм. Его рука, тяжелая и теплая, лежала на моей спине, большие пальцы лениво водили по позвоночнику, вырисовывая невидимые руны.
За окном дождь стих, уступив место тихому шепоту ночного ветра. В камине с тихим шипением догорали последние угли, отбрасывая на стены танцующие оранжевые тени. Казалось, весь мир сузился до этого островка тепла и покоя, до звука его дыхания и ощущения его кожи под моими пальцами.
— Через три дня, — его голос, низкий и слегка хриплый от недавнего напряжения, прозвучал почти невпопад, нарушая безмолвное согласие, царившее между нами.
Я приподняла голову, упираясь подбородком в его грудь. В полумраке его лицо было спокойным, взгляд устремленным в потолок, но в нем читалась та самая собранность, что появлялась всегда, когда его ум брался за решение новой задачи.
— Что через три дня? — спросила я, хотя прекрасно знала ответ.
Он повернул голову, и его глаза, все еще светящиеся драконьим золотом, нашли меня в темноте.
— Ты уезжаешь. На эту свадьбу. В свою деревню.
— А, — я опустила голову обратно на его грудь, вдыхая знакомый запах. — Да. Через три дня.
Он помолчал, его пальцы на моей спине замерли.
— Я поеду с тобой.
Это не было вопросом. Это было заявлением. Решением, уже принятым и обсуждению не подлежащим. Я улыбнулась в его кожу.
— Только если мы возьмем детей.
На сей раз пауза затянулась. Я почувствовала, как под моей щекой напряглись его мышцы.
— Детей? В деревню? Марица, это же… Они там…
— Они там увидят, как растут яблоки, — перебила я его мягко, но твердо. — Подарят Дафне цветы, испекут свой первый хлеб в печи Маса и, возможно, впервые в жизни побегают босиком по мокрой от росы траве. Им это нужно, Демитр. Им нужна простая, настоящая жизнь. Хотя бы ненадолго.
Он вздохнул, и его грудь подо мной поднялась и опустилась. Его рука снова задвигалась по моей спине, на этот раз с легкой, почти невесомой нежностью.
— Хорошо. Поедем вчетвером. Как семья. А когда вернемся, — произнес он тихо, четко выговаривая каждое слово, — я пойду к твоему отцу. Просить твоей руки официально.
Ледяная волна прокатилась по спине. Я резко приподнялась, опираясь на локоть, чтобы видеть его лицо.
— Демитр… Ты же знаешь, что это… Сейчас не лучшее время. После всего, что было… Его Величество…
— Его Величество, — перебил он меня, его голос прозвучал твердо, почти жестко, — уже пять лет как разлучил нас однажды. Я не позволю ему сделать это снова. Я не намерен прятаться и жить украдкой, как преступник. Ты — моя. И весь мир должен об этом знать.
— Но он… — я сглотнула комок в горле, пытаясь найти слова, которые не звучали бы как отговорка, но при этом хоть как-то отсрочили неминуемое. — Он мой король. И мой отец. И его гнев…
— Его гнев я переживу, — он поднял руку и провел пальцами по моей щеке, но в его прикосновении теперь была не только нежность, но и несгибаемая воля. — Но я хочу знать одно. Твой приемный отец. Адорд. Он одобрил бы наш брак? Одобрил бы меня для тебя?
Вопрос застал меня врасплох. Я отступила вглубь памяти, вспоминая знакомые руки, морщинки у глаз, седину в его волосах и улыбку.
— Пять лет назад… — я выдохнула, глядя куда-то в темноту за его плечом. — Пять лет назад — нет. Ты был слишком молод, слишком одержим славой и долгом. Он бы посчитал, что я заслуживаю большего, чем быть «еще одной победой» в чьей-то коллекции. Он бы боялся, что твоя страсть ко мне — лишь мимолетный порыв.
