Марица. Исток - Александра Европейцева

Я встретилась с его взглядом и позволила себе честность.

— Сейчас… Сейчас, я думаю, он посмотрел бы на тебя иначе. Он видел бы мужчину, который принял на себя ответственность за чужих детей. Который прошел через предательство и боль, но не сломался. Который сражается за то, во что верит. Да. Думаю, сейчас он одобрил бы тебя — для меня.

На губах Демитра тронулась медленная, почти невесомая улыбка. Он провел большим пальцем по моей нижней губе.

— Тогда скажи мне, Марица, почему ты считаешь, что Ледарс даст другой ответ? Почему один твой отец смог бы меня принять, а второй, тот, кто потерял и обрел тебя вновь — нет?

Воздух застрял у меня в легких. Его логика была безжалостной, простой и неоспоримой. Я открыла рот, чтобы найти возражение, любой довод, но слова застряли в горле. Все, что приходило на ум, — придворные интриги, политическая целесообразность, его испорченная репутация — вдруг показалось жалким и ничтожным перед лицом этой простой, железной правды.

Он видел мою растерянность, мою незащищенность. Его взгляд смягчился. Он потянул меня к себе, и я снова уткнулась лицом в его шею, в безопасную гавань его плеча.

— Не бойся, — прошептал он мне в волосы. Его губы коснулись моего виска. — Я теперь сам отец, и знаю, что должен сказать Ледарсу. Я смогу убедить его, что ты — моя. И я твой. И это — единственное, что имеет значение.

И в тишине ночи, под его твердые, уверенные слова, моя тревога понемногу начала отступать, уступая место новой, хрупкой, но безумно смелой надежде.

Глава 14

Поездка в деревню

Сборы заняли всего один день. Упаковать предстояло немного — несколько практичных дорожных платьев, подарок для Дафне. Помимо своего свертка я заметила еще два с теплыми пледами, запасом целебных трав и сладостей, которые я не ем. На мой немой вопрос Силе, которая напоминала маленький смерч заботы, горничная махнула рукой и только сказала: «Детям в дорогу!».

Я предпочла не уточнять, каких именно детей она имела ввиду.

Сборы Демитра были образцом военной четкости — один мешок, аккуратно упакованный денщиком. Дети, Илария и Аэлиан, были на взводе, их глаза горели от предвкушения приключения. Маршал Янг, провожая нас у ворот поместья, сунул внукам по увесистому прянику.

Самым странным во всей этой подготовке была легкость, с которой Его Величество согласился сменить королевскую карету с гвардейским эскортом на поездку с торговым обозом. Я ожидала долгих споров, но вместо этого, выслушав мой план присоединиться к торговому каравану, король лишь задумчиво постучал пальцами по ручке кресла и кивнул.

— Разумно, — сказал он коротко. — Неприметно. И ты будешь под прикрытием наемников из гильдии купцов. Гораздо меньше внимания, чем королевский эскорт с гербами. Согласен.

Истер, стоявший рядом, поднял бровь, но промолчал. Только когда аудиенция закончилась, и мы вышли в коридор, он тихо прошипел мне на ухо

— Что это с ним?

Я недоуменно пожала плечами, но зацикливаться на этой мысли не стала. Мне решение отца определенно было на руку.

Путешествие оказалось на удивление спокойным. Два дня в пути пролетели как один долгий, наполненный запахом пыли, лошадей и свежескошенных полей день. Мы двигались неторопливо, вливаясь в размеренный ритм каравана. Повозки, груженные тканями, инструментами и книгами из столицы, покачивались на ухабах, их колеса мерно поскрипывали. Купцы, ремесленники и редкие путешественники, как мы с Демитром, негромко обсуждали деловые вопросы и травили байки в пути. Наемники гильдии — молчаливые, внимательные мужчины с военной выправкой — держались по периметру, их взгляды постоянно сканировали окрестности, но делали это ненавязчиво, по-деловому.

Дети первое время жались ко мне в крытой кибитке, широкими глазами глядя на бескрайние поля и перелески, мелькавшие за пологом. Но уже к концу первого дня любопытство победило робость. Илария вовсю болтала с погонщиками, расспрашивая о лошадях, а Аэлиан напоминал беспокойный сгусток магической энергии, просто не способный усидеть на одном месте.

Демитр большую часть пути провел верхом, объезжая караван, сливаясь с наемниками в единую, слаженную систему охраны. Но по вечерам, у костра, он весь принадлежал нам. Он сбрасывал с себя напряжение дня, становился проще, мягче. Он рассказывал детям сказки и грубоватые солдатские байки, которые те слушали, раскрыв рты. А потом, когда они засыпали, закутанные в пледы в кибитке, мы с ним сидели у огня, пили травяной чай и молча смотрели на звезды.

Это напоминало мне совсем другое путешествие. В сжатом пространстве телеги с шестью раненными солдатами. Я улыбнулась и поймала взгляд Демитра. Он тоже вспоминал о ней.

И вот теперь, утром третьего дня, когда наша повозка отошла от каравана и свернула на знакомую, ухабистую дорогу, ведущую к деревне, мое спокойствие начало таять. На смену ему пришла тихая, но навязчивая тревога.

Я знала этих людей. Любила их. Они растили меня, лечили мои сбитые коленки, ругали за проказы и тайком подкармливали пирогами. Для них я всегда останусь маленькой Марицей, дочерью Адорда и Лисарии. А Демитр… Демитр был для них чужаком. Столичным генералом. Человеком из другого, незнакомого и пугающего мира.

Я украдкой взглянула на него. Он сидел напротив, прямой и собранный даже сейчас. Его взгляд был устремлен на расстилающиеся за пологом поля, но я чувствовала его внимание — острое, аналитическое, сканирующее местность на предмет угроз. Он был солдатом до мозга костей. Таким его и увидят.

Мои односельчане не знали условностей и дистанций столичного общества. Их любовь была шумной, искренней и… навязчивой. Они будут заглядывать в глаза, хлопать по плечу, задавать самые прямые и бесцеремонные вопросы. «А что, генерал, правда, что у вас во дворцах золотые нужники?», «А много ль народу на войне порубил?», «А как ты, Марица, у такого сурового мужика уживаешься? Не бьешь?». Они будут тыкать пальцем в его шрамы, предлагать самогон в восемь утра и пытаться научить доить корову.

С Иларией и Аэлианом проблем возникнуть не должно. Дети есть дети. Илария точно быстро подружится с местной детворой, а вот Аэлиана с рук не спустят.

Сердце сжалось от предчувствия катастрофы. Я представила себе Демитра, зажатого в углу горницей тетей Ульмой, которая будет с пристрастием допрашивать его о намерениях и размере жалования. Представила его каменное лицо и сжатые челюсти. Он не привык к такому. Его мир — это приказы,