Зловещие маски Корсакова - Игорь Евдокимов
– Ну что ж, и как нам добраться до усадьбы? – ворчливо поинтересовался Корсаков, скорее для того, чтобы разбавить умиротворенность созерцаемого пейзажа.
Словно в ответ на его вопрос к станции подкатила дорогая на вид коляска. С козел рядом с кучером спрыгнул уже знакомый Владимиру слуга, похожий на стереотипного дворецкого.
– Ваше сиятельство, господин Корсаков? Господин Постольский? – осведомился он.
– Так точно, – отозвался Владимир. – С нами еще профессор Беккер, из университета.
– Это я! – жизнерадостно помахал рукой Вильям Янович, хотя и так было понятно, кто есть кто из присутствующих.
– Я камердинер Коростылевых. Прошу в экипаж, – невозмутимо сказал слуга. – Оставьте сундук, я его возьму.
Корсаков обратил внимание, как камердинер поднял тяжелый кофр без особых трудностей, что говорило о его недюжинной физической силе. Закинув багаж в коляску, тот забрался на козлы и приказал вознице:
– Трогай!
Экипаж проехал по главной улице деревни. Вблизи она оказалась такой же тихой и опрятной, как и от станции. Единственным достойным внимания зданием была церковь, да и та в строгом классическом стиле, столь популярном при венценосном деде нынешнего государя. В садике при храме за накрытым белой скатертью столом пил чай из самовара молодой на вид батюшка в широкополой летней шляпе. Завидев коляску, он приветливо приподнял головной убор. Камердинер ответил вежливым кивком.
– Отец Матфей, – пояснил он. – Они с Николаем Александровичем хорошо ладили.
– А как к вам обращаться? – уточнил у слуги Корсаков.
– Федор, ваше сиятельство, – ответил камердинер.
Экипаж миновал деревеньку. Дорога вскоре нырнула в сосновый лес. Высокие корабельные деревья сомкнулись над коляской, превратив солнечный летний день в настоящие сумерки. Минут через двадцать езды повозка миновала два белых каменных столба, символизирующих ворота усадьбы. Сам дом вскоре появился в конце дороги. Это был белый двухэтажный особняк с башенкой, явно перестроенный в начале века. По обе стороны от главного дома стояли два флигеля поменьше, соединенные с ним аркадами. Чуть поодаль угадывались очертания конюшен и служебных построек. Экипаж описал полукруг по парадному двору и остановился.
– Госпожа Наталья Аркадьевна ожидает вас, ваше сиятельство, и хотела бы переговорить наедине, – обратился к Корсакову камердинер. – С вашего позволения, я провожу, а затем вернусь разместить ваших спутников в гостевом флигеле.
– Да, конечно, – отозвался Владимир. Он наклонился к Павлу и прошептал: – Осмотрись тут, пока я беседую с вдовой. Обращай внимание на все странное и выбивающееся из привычного.
– Спасибо за уточнение, – с ехидной улыбкой поблагодарил его Постольский.
Камердинер меж тем распахнул дверцу коляски и предложил Корсакову следовать за ним.
V
1881 год, июнь, усадьба Коростылевых, вторая половина дня
– Это оно забрало моего Николая! Это проклятое озеро! Я знаю!
Некоторые женщины прекрасны, когда плачут. Наталья Аркадьевна Коростылева к их числу не относилась. Несколько дней душевных страданий оставили свой след на еще совсем недавно миловидном лице, обрамленном каштановыми волосами. Судя по всему, Наталья целыми днями плакала и спала – на остальное не хватало времени и сил. Корсаков счел нужным молча протянуть ей чистый платок и тактично отвернуться к окну. Они беседовали в полукруглом кабинете на втором этаже усадебного дома. Панорамное окно, в которое уставился Корсаков, выходило на темную аллею, обрамленную высоченными разлапистыми елями и соснами. Брусчатая дорожка упиралась в лестницу, а та, в свою очередь, спускалась к пристани у озера. Воды его выглядели темными и спокойными. Истинный размер его из кабинета угадать было сложно, мешали деревья, но Корсаков предположил, что в самой широкой своей части оно раскинулось на одну-две версты. Не Плещеево, конечно, но солидно.
– Простите, – подала голос из-за его спины Наталья. – Я просто… Я до сих пор не верю, что его больше нет.
– Прошу вас, не нужно извиняться, – сочувственно сказал Владимир. – Я знаю, что ваш муж считается утонувшим. Но если бы все было так просто, то вы бы не откликнулись на мое письмо, n'est ce pas?[4]
– Да, – упрямо тряхнула головой Коростылева. – Давайте начну с начала. У Николая всегда был какой-то чудной интерес к озеру. С тех самых пор, как в детстве утонул его брат Никита. Поэтому, когда среди слуг пошли слухи о том, что с озером что-то не так, Коленька решил сам в них разобраться…
– Простите, а что не так с озером? – переспросил Корсаков.
– Оно… оно сияло… Но позвольте, я не буду пересказывать с чужих слов. Наши комнаты с другой стороны дома, поэтому я своими глазами ничего не видела. Коля оставался однажды на ночь в кабинете перед тем, как… – Она осеклась, всхлипнула и поправилась: – Перед своим исчезновением. Опросите слуг, они вам расскажут.
– Да, конечно, – кивнул Владимир. – Но как он хотел «разобраться» с этими странностями?
– Погрузиться под воду, – ответила Коростылева. – У нас дома целая коллекция водолазных костюмов.
– Очень, гм, редкое увлечение, – удивленно протянул Корсаков. – Я так понимаю, эта коллекция тоже как-то связана с его интересом к озеру?
– Наверное. Он обожал морские глубины. Писал на имя его величества прошения об открытии в Кронштадте водолазной школы[5], собирался пожертвовать им часть костюмов. Когда мы отдыхали в Ницце, он даже нырял на какой-то затонувший корабль. Правда, в наше озеро он не погружался, до того дня… Словно боялся чего-то…
– Итак, позвольте, я резюмирую, – собрался с мыслями Корсаков. – Внимание вашего мужа привлекли рассказы слуг о странных явлениях в озере. Он попытался спуститься под воду в одном из костюмов, но на поверхность так и не вернулся?
– Да, – ответила Наталья и вновь зашмыгала носом.
– Хорошо, сударыня. Давайте поступим следующим образом: сегодня уже поздно, чтобы осматривать само озеро, поэтому мы с коллегами ограничимся беседой со слугами. Если вас не стеснит наше общество, я хотел бы попросить остаться в усадьбе на ночь и продолжить расследование завтра утром.
– Конечно, – закивала Наталья. – Дом в вашем распоряжении, делайте все, что считаете нужным. В гостевом флигеле хватит комнат. Только… только дайте мне ответ – что же случилось с Николаем!
Корсаков, в силу природного ехидства, намеревался было сказать: «Очевидно, он утонул». Но от взгляда на заплаканное и несчастное лицо Коростылевой, а тем более – на ее округлившийся живот ему расхотелось отпускать неуместные шутки.
– Я приложу к этому
