Пепел чужих костров - Дмитрий Панасенко

расчерчено кругами и полосами. И с каждым мгновением цу Вернстрому все больше казалось, что они движутся. Круги медленно поворачивались вокруг своих осей, линии еле заметно изгибались постепенно складываясь в треугольники и квадраты, что в свою очередь строили невообразимо сложные геометрические фигуры. Некоторые из линий чуть заметно пульсировали внутренним светом, по ним пробегали цепочки еле видимых огоньков, сходясь, расходясь и растворяясь в перекрестках и пересечениях, чтобы через несколько мгновений снова собраться уже в другом месте. Картина захватывала. Пугала. Манила. Август почувствовал как у него снова начинает кружится голова.

— Это странно. — Ели слышно пробормотал он.

— Что? — Резко повернувшись к юноше настороженно спросила дикарка. Костяшки пальцев сжимающие топор побелели.

— На полу. Линии. Они движутся. — Пояснил Август и указал себе под ноги.

— Гадское место. — Облегченно выдохнула проследившая направление его взгляда горянка и судя по виду с трудом удержалась от плевка.

— Это звезды. — Неожиданно сказала травница и зябко передернув плечами шагнула поближе к дикарке. — Это звездный круг. — Вон там. Медведь. А это Охотник и Вепрь. — Указав пальцем в несколько точек пола, красавица изумленно покачала головой. Один из преподавателей в академии утверждал, что звезды не движутся по небесному куполу. Что наш мир это тоже одна из тысячи звезд…

Дикарка надолго задумалась.

— Звучит… дерьмово. — Заключила она наконец и неуютно поежившись повернулась к ближайшему из проходов. — Ладно, чем быстрее обшарим все вокруг, тем быстрее отсюда уйдем.

* * *

Веревки не поддавались. Шама продолжал вспоминать. Рой, рой, крот в норе. Не мытьем так катаньем. Он давно понял, что главное в мире — упорство. По жилам медленно растекался огонь. Воспоминания жгли изнутри словно раскаленный металл.

В палатке, несмотря на ее размеры очень душно, по вискам Безбородого течет пот. Но он не обращает на это никакого внимания.

— Господин Шама, во вступлении в орден ловчих вам отказано. Голос распорядителя, наполнен плохо скрываемым презрением.

— Разве я не победил в отборе? Усмехается он и оглаживает ладонью отросшие висячие «рыцарские» усы. Другая его ладонь ложиться на рукоять тяжелого топора.

— Победили господин Шама. В этом сомнений нет. Но есть сомнение в вас.

— Мне говорили, — улыбка Безбородого становиться еще шире, что вступить в орден может любой вне зависимости от крови. Что северным народом тоже можно служить Создателю.

— Это так, господин Шама. Вне всякого сомнения. — Голос распорядителя отбора остается совершенно спокойным, но за его спиной вырастает четверо воинов с вышитым на пелеринах изображением разящего кулака Создателя. Двое держат взведенные арбалеты. — Но все ваши соперники мертвы. Это отбор, а не война. Ловчие это охотники, поединщики а не мясники. Мы не принимаем в ловчие убийц. Вы не висите на ближайшем дереве только из моего уважения к вашему воинскому умению. Но принять в орден человека, который не может себя контролировать. — Взгляд распорядителя соскальзывает на придерживающую топор ладонь Безбородого, — И, как мне подсказывает здравый смысл не только в бою мы не можем. Вы уйдете отсюда своими ногами или не уйдете совсем. Как мне кажется, это справедливый выбор, господин дикарь.

Шама с ухмылкой смотрит, на арбалетчиков, и с поклоном выходит из палатки.

Опять трактир. Какой, это по счету? Двадцатый, тридцатый, сотый… Какая разница, просто цепной пес в очередной раз поменяет хозяина. Новый хозяин. Высокий худощавый старик, с тонким и прямым носом… Волосы выглядят так, будто присыпаны утренним инеем. Их вид вызывает в Шаме тоску. Может вернутся домой? На север? Только зачем? Там ждут лишь те старые счета которые он вряд ли когда либо закроет. Сейчас месть для него неподъемна. Потому он продолжает разглядывать старика. Дрожащие руки в пятнах. Но спина прямая а взгляд острый и голос тверд как гранит. Человек что привык командовать, а не подчинятся. На груди нанимателя блестит баронская цепь. Он ее уже видел. Когда то давно. Очень давно. В другой жизни.

— Я думал, что нанимаю северного воина, а вижу перед собой торговца.

— Мы наемники и есть торговцы ваша милость. Какая разница что продаешь, ткани, специи, или собственные умения?

— Ха, мне сказали, что ты не прост, для северного дикаря. Но не сказали насколько.

— Я много учился ваша милость. В том числе и у граждан благословенной империи.

— В любом случае, я считаю твои условия неприемлемыми.

— Дело ваше, если ваша милость не согласна, продам свой меч кому-нибудь другому. — Пожимает плечами Шама.

Некоторое время наниматель сверлит его глазами. Несомненно, если бы взглядом можно было убить, он был бы уже мертв. Тонкий нос морщиться в смеси презрения и отвращения.

— Хорошо, если ты хотя бы вполовину настолько хорош, как о тебе говорят, по окончанию похода, ты получишь рыцарский пояс и надел земли.

Безбородый согласно кивает.

— Ваша милость даже сулджуки, не заходят так далеко в черные пески. — Советник барона дрожит но смотрит твердо. — Мы потеряли слишком много солдат, осталась только ваша личная охрана и не больше дюжины способных удержать меч в руках дружинников.

Губы владетеля сжимаются в тонкую, почти незаметную линию. Тонкие, дрожащие пальцы осторожно расправляют, древний рассохшийся пергамент.

— Меня не интересует, что делают или не делают, эти грязные дикари. Эй, северянин, как там тебя твой десяток осилит еще два перехода?

Шама немного думает, пожимает плечами, а потом согласно кивает.

— Если это воля вашей милости.

Противник силен. Силен, быстр и опытен. Он давно не встречал такого. Тяжелое, покрытое гравировкой лезвие огромного двуручника плетет в воздухе стальное кружево, запутывая, рассеивая внимание, обманывая. Безбородый дважды уже попался на уловки врага, его кольчуга порвана, а из ран вытекает кровь. А вместе с ней жизнь. Шама понимает что слабеет с каждым мгновением. Его противник это тоже понимает. И потому не торопится. Сейчас ему выгодно тянуть время.

«Мама беги!»

Как всегда. Судьба не оставляет ему выбора. Зарычав Шама бросается прямо на меч.

— Значит ты просишь этот меч, как долю в трофеях? Глаза барона заполнены презрением, оно плещется в его зрачках словно мутная брага в кружке. — Ха! Забирай!

— Что значит, ты уходишь!? Да как ты смеешь смерд! Требовать у меня, землю и рыцарство?! Я не мог обещать такого северному дикарю! Это измена! Клевета! Как ты, лживая скотина, мог вообще такое сказать! Взять его!? Полтора десятка дружинников не торопясь берут Шаму в кольцо. В их глазах плешется ненависть и предвкушение. Несморя на сотни ночей у одного костра. Переломленный хлеб и разделенную воду. Несмотря на то, что они десяток раз бились с ними бок о бок. Несмотря на то, что каждый из них давал