Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер

Ливий взглянул на меня, и я кивнул. Мы начали сказ по очереди, но вскоре принялись перебивать друг друга и перескакивать с истории на историю. Нума терпеливо слушал, лишь изредка задавая вопросы. Мы поведали о замершем времени, о проклятой весталке, о Плинии, который оказался Пиком, битвах с нечистью и людьми, о Карфагене… И завершили тем, что раскрыли замысел Эгерии.

– Нам очень горько говорить об этом, повелитель, – завершил Ливий, и мы оба потупили очи. – Но царица Эгерия и впрямь оказалась не той, за кого себя выдавала.

– Она верховодила нами, – не сдержался я, – ради власти над всем миром убила стольких людей, не гнушаясь и умерщвлением детей.

Лицо Нумы оставалось непроницаемым. Он долго молчал, глядя то в окошко, то на нас, то в пол. Ему определённо не просто было воспринять, что его спутница жизни и пленница сердца – тиран и убийца.

После длительного молчания Нума Помпилий промолвил:

– Мне следует многое обдумать, посему прошу не гневаться на мою отрешённость. Как бы то ни было, ваш подвиг, Луциан и Ливий, – он посмотрел на нас с тёплой улыбкой, – будет увековечен. И теперь я хочу знать, чего вы хотите в знак моей благодарности.

Ливий первым поднял взгляд. Он скомкал одеяло и выпалил:

– Я не хочу быть Царём священнодействий. И никогда не хотел. – Он мельком взглянул на меня и обратил решительный взгляд на Нуму. – Моя мечта – охотиться на нечисть, совершить кругосветное путешествие, побывать за пределами Океана. Я хочу быть свободным.

«Так ты это всерьёз, Ливий?» – подумал я и почувствовал себя особенно глупым.

Нума кивнул, затем повернулся ко мне.

– А ты, Луциан?

Я открыл и закрыл рот. Посмотрел на Ливия, который не решался ответить взаимностью. Незаметно сжал кулак и ответил:

– Прости, царь. У меня нет особенных пожеланий. Я должен спросить отца, быть может, он согласился бы восстановиться в должности Священного царя.

Это всё, что я мог выдать.

Нума сообщил, что ему требуется время всё обдумать. Также он дал понять Ливию: тот освобождён от сана и может покинуть померий когда заблагорассудится. Главное, подметил Нума, поправить здоровье и постараться не рисковать жизнью так часто.

С этими словами он вышел, оставив нас наедине. Тишина давила. Я не выдержал и, подорвавшись, обнял Ливия за шею. Он растерялся и не сразу ответил на объятия.

– Просил же тебя не надевать маску, – пробубнил я, зарываясь носом в его волосы. – Ты паршивая дрянь, Туций.

– Я пойду без неё, – прошептал он, сжимая мою спину. – Помню, что каждая змея без головы – уже не змея.

– Как и лев, – ответил я с улыбкой, хотя мне было грустно и я не хотел улыбаться.

Объятия иссякли. Мне невмоготу больше было притворяться, словно всё хорошо. Отстранившись, я отодвинулся, а после и вовсе встал. Застыв в дверях, постучал по косяку и спросил:

– Когда ты уходишь?

– Через пару дней, как приду в себя. – Ливий почесал висок. – Не печалься, Луциан. Через время я прибуду на родину и буду радовать тебя и твоих детей историями из путешествий.

– Детей? – Я выгнул бровь. – Так следующее пришествие Ливия Туция Диона в Рим планируется ещё не скоро?

Ливий облизнул губы, смущённо улыбнувшись, и с чувством ответил:

– Я обманывал тебя. Ты держал важную информацию в секрете от меня. Мы выросли, Луциан, и, похоже, – слова, по-видимому, давались ему с трудом, – похоже, совершенно друг другу не подходим. То, что мы триумфаторы, – заслуга богов, в частности Пика, и стечения обстоятельств.

– Ты умаляешь наши заслуги, – процедил я.

Ливий замахал руками:

– Ни в коем случае. Просто я удивлён, как нам удалось совершить такой небывалый путь, притом что мы не могли шагать нога в ногу, когда поднимались по лестнице под анкилом.

Я вспомнил наши первые потуги образовать команду и усмехнулся.

– Иными словами, Луциан, – продолжил Ливий, – ты прав. Мы изменились и вправе расстаться. Детские клятвы остаются детскими, не так ли?

– Ты прав, – улыбнулся я, однако не дал улыбке тронуть глаз. – Отдыхай и набирайся сил. Как поправишься – приходи, я провожу тебя к могиле Плиния.

Ливий разгладил вмятины на одеяле и улыбнулся. Он сказал:

– Хорошо. Спасибо.

Сказал:

– Пожелай от меня крепкого здоровья Луцию.

И я покинул кубикулу, ощущая, что эта сцена когда-то происходила с нами. Всё повторялось и было не ново.

Только горесть ощущалась, как в первый раз. Она меня душила, выводила из равновесия и с захлопнувшейся дверью лишь многократно усилилась.

Спустя два дня

Умиротворение, царившее над некрополем, особенно ценилось после трагических событий. В воздухе витала дымка и крепко пахло ладаном и полынью – от вязкого и горького дыхания смерти рот наполнялся густой слюной. Меж свежих могил ходили римляне, тихо переговариваясь или вовсе безмолвствуя, стояли подолгу над осквернёнными умершими и вымаливали прощение. Иные, кто был из этрусков, отправлялись в холмистые гробницы и подолгу находились среди жильцов последних инсул.

Я наклонился и стёр налетевшую пыль с надгробия. Глина уже застыла, и выведенная палочкой эпитафия смотрелась выразительно. Проверил соседнюю – тоже хорошо, и она вырыта близко к первой, как я и просил.

Обе могилы засыпали цветами с молельными табличками и украшениями, что не видать было и чёрной земли.

– Еле тебя нашёл. – Ко мне подбежал Ливий.

Я поприветствовал его кивком головы и протянул:

– Да… Сегодня тут оживлённо.

Ливий шлёпнул меня по плечу. Я потёр руку с угрюмым выражением:

– Что я такого сказал?

– Ничего хорошего. – Он подбоченился. – Хватит оживлённости в священном месте. Усопшие должны оставаться усопшими, Луциан. Пусть будут живы память, разум и сердце. Этого достаточно.

Я молча согласился. Сказал не подумав. Ливий только что вернулся с захоронения Кирки и Антония – хотел увязаться следом, чтобы подбодрить, но он попросился один. Он тогда сказал мне: «Это моя битва». И после ему пришлось сражаться с покойными родителями, но и тогда, и сейчас я не остался с ним, потому что чтил его выбор.

Ливий опустил руки и посмотрел на могилы. Душистые гиацинты и лилии, хвойные лапники, лавр и можжевельник – с земли поднималось благоухание, противостоящее полынному туману.

– Плиний Илларион Клавдий, – прочитал Ливий. – Почему не Пик?

– Только мы можем знать его настоящее имя, – оскалился я. – Цена, соразмерная нашей, не находишь?

– Что ж, в этом что-то есть. – Ливий кратко улыбнулся, но эмоция быстро погасла. – Моя мать любила его, и когда я узнал об этом, впал