Мученик - Энтони Райан
Парень попался решительный и продолжал нападать на меня с земли, размахивая булавой в сторону моей головы без шлема с тревожной скоростью, хоть и не особо точно. Я покончил с его сопротивлением, уклонившись от удара и захватив его руку своей, а потом поставил ногу ему на кирасу и стал сильно тянуть, пока не услышал приглушённый хруст руки, вывернутой из сустава. После этого хватило крепкого удара меча по шлему алундийца, чтобы тот ошеломлённо осел на землю.
Несколько вздохов я стоял над ним, тяжело дыша и осматривая окрестности. На глаза мне врагов больше не попалось, но уши рассказывали другое, определив равномерный хруст множества обутых ног на марше, а ещё крики капитанов и сержантов, готовивших войска к битве. Настало время бежать, и я бы так и поступил, если бы взгляд не задержался на прекрасной золотой филиграни алундийского шлема. Помимо приятной эстетики, он ещё был весьма хорошо сделан, и, несмотря на все полученные удары, на нём осталось мало вмятин. Короче говоря, этот шлем был намного красивее и лучше моего. И пускай я уже не занимался воровством, некоторые привычки навеки заманивают наши души в ловушку, поэтому со всей неизбежностью я принялся тратить драгоценные секунды, снимая шлем с головы его владельца.
— Злодей, — выдохнул окровавленными губами юный рыцарь, когда шлем наконец слез. Он посмотрел на меня взором, который в равной мере был мутным и яростным, и его голос вызвал узнавание в большей степени, чем его перепачканное лицо. — Мародёр! У тебя нет чести, Писарь.
— Это война, милорд барон, — сказал я ему. — А не турнир. И вы должны мне лошадь. — Я встал, поднимая шлем. — Это сойдёт за компенсацию.
Лорд Мерик Альбрисенд, барон Люменстора, уставился на меня с видом человека, который ожидает смерти, но упрямо не желает умолять о пощаде. Я решил, что это вызывает зависти не меньше, чем восхищения. В его возрасте я бы уже умолял, катался по земле и сцеплял бы руки в отчаянных просьбах, выпаливая всевозможные обещания. А ещё, получив просимое, я бы скорее всего потянулся к кинжалу сразу же, как только мой недальновидно милосердный нападавший повернулся бы ко мне спиной — но всё равно, я бы умолял.
— Еретик! — Эймонд выбежал из темноты с высоко поднятым мечом, повернув клинок так, чтобы ударить в открытое лицо юного лорда. Я отбил в сторону опускающийся меч своим и повелительно уставился в его оскорблённые и разъярённые глаза.
— Хватит на сегодня, — сказал я, дёрнув головой в сторону замка.
— Леди сказала, не жалеть, — проскрежетал Эймонд, и в его сердитом взгляде мелькало редкое для него вызывающее выражение.
— И я доложу ей о своих действиях, а вот ты подотчётен мне. — Я так и смотрел ему в глаза, и наконец он скривился от досады, отвернулся и зашагал в сторону подъёмного моста. Я задержался, чтобы взглянуть на лорда Мерика, на лице которого до сих пор застыла гримаса осуждения без каких-либо следов признательности. Вздохнув, я швырнул ему обратно прекрасный шлем, рассудив, что он будет смотреться комично с моими пёстрыми доспехами.
— Передайте пожалуйста мои самые тёплые пожелания лорду Рулгарту, — сказал я ему, а потом повернулся и побежал к подъёмному мосту. Рявкнул Эймонду, чтоб поспешил, и мы быстро одолели расстояние до кордона отрядов Ковенанта, причём в нас едва не выстрелил из арбалета один солдат, принявший нас за алундийцев.
— Полегче, — сказала Офила, отводя в сторону его поднятое орудие. Подойдя ближе, я увидел, что его держала Вдова, и её лицо, как обычно, казалось суровым и голодным. По всей видимости, повешенье Этриха Дубильщика и остальных фанатиков не утолило её жажду мести.
— Скольких вы убили? — страстно спросила она, когда Эймонд и я проходили мимо шеренг.
Сначала я собирался её проигнорировать, но пустота её глаз и сочувственное выражение на широком лице Офилы сказали мне, что в наших рядах очередная безумная. Время, проведённое с Эйн, научило меня ценности таких душ, и тому, что благоразумно держаться с ними в хороших отношениях.
— Там ещё много осталось, госпожа, — сказал я, выдавив улыбку. — Не сомневайтесь. А где Леди и его светлость? — спросил я, поворачиваясь к Офиле.
— Уже проехали в ворота, — сказала она и нахмурилась, поскольку ритмичный топот приближавшегося плотного строя солдат становился всё громче. — И нам тоже пора.
Меня подгонять не требовалось — я пихнул Эймонда в плечо, и мы побежали по подъёмному мосту. Атака алундийцев началась несколько минут спустя — нестройная, разрозненная, начатая в спешке, когда тот, кто командовал их войсками, почувствовал, что они вот-вот лишатся добычи. Несколько дюжин алундийцев — Присягнувшие, судя по лёгким доспехам и разному оружию — набросились из темноты в безнадёжной попытке захватить подъёмный мост прежде, чем его поднимут. Большую часть свалил залп арбалетных болтов с надвратной башни ещё до того, как они добежали до войск на земле. Последовал краткий односторонний бой, в котором Присягнувшие не произвели на войска Ковенанта сильного впечатления. Большинство пронзили пики ещё до того, как они успели нанести удар.
Когда накал борьбы стих, Суэйн рявкнул приказ, чтобы шеренги перестроились в две ровные колонны, и солдаты размеренно побежали в замок. Как только последний сапог сошёл с подъёмного моста, солдаты на лебёдке вернули на место штыри и начали энергично поднимать его. Трое алундийских рыцарей, у которых отваги было больше, чем здравого смысла, бросились вперёд и попытались попасть внутрь за́мка прежде, чем поднимут мост. Двое почти сразу пали от наших арбалетов, а третий, выдержав несколько попаданий, заставил своего скакуна запрыгнуть на скошенную плиту подъёмного моста.
Конь со всадником соскользнули по склону прямо во двор, мост за ними поднялся, и рыцарь провёл последние мгновения своей жизни, бесплодно размахивая мечом в сторону ближайших солдат. Видя, как по бокам коня течёт кровь по меньшей мере от дюжины болтов, пронзивших его доспехи, я крикнул, чтобы всадника оставили в покое. Я удивился, какой властью уже обладал к этому моменту,
