Мертвые земли Эдеса - Софья Шиманская

– Прошлое моего отца не имеет ко мне никакого отношения. – Луций холодно взглянул на брата, подавляя желание сглотнуть вязкий привкус откровенной лжи.

– Мы оба понимаем, что тебе его припомнят уже в следующем году, едва ты сунешься на свои первые выборы. И твоя репутация должна говорить сама за себя.

– Я понял. – Тревога нарастала с каждым словом Публия. Луций потер переносицу и постарался успокоиться хотя бы внешне. – Завтра я буду в курии. Доброй ночи.

Публий кивнул ему, оправил тогу и вышел из поместья. Куда он направлялся посреди ночи, Луций не знал и не хотел знать. По пути в свои покои Луций размышлял о будущем. Брат был прав, репутация – это защита, а власть – глухая броня. Всю жизнь он хотел дойти до консулата, выстроить блестящую карьеру, чтобы ни одна псина не смела больше называть его сыном предателя.

Подготовить обвинение Месоллы. С помпой предъявить Публию, а лучше даже лично Титу Корвину доказательства обмана Овикулы – подтвердить свою лояльность и блестящие способности. Почаще заявлять о том, как славно было бы распять каждого талорца, горячо поддерживать наступление. Его репутация будет сверкать, как полированный медный щит, отвлекая внимание от отцовского прошлого и скрывая его собственные тайны. Нет смысла идти против Корвинов и нет смысла их опасаться – их стоит оседлать и использовать для собственного благополучия, чтобы тоже стать человеком, в секреты которого никто не полезет.

Самый опасный из его секретов встретил его ленивым взмахом руки и внимательным взглядом зеленых глаз. Луций устало скинул плащ на пол и побрел к кровати. Сражаться со сном сил у него уже не было.

* * *

Ночью Орхо несколько раз будил его – резко, настойчиво, не давая провалиться в кошмар. Кажется, он научился распознавать их приближение.

– Может, хоть раз, для разнообразия, попробуешь вернуться домой трезвым? – ворчал он, убирая волосы с мокрого лба Луция.

– Это не поможет.

– Ты не пытался. Чем упорнее ты бежишь от страха днем, тем сильнее он ночью.

– Тебе-то откуда знать?

– О, я забыл, никто, кроме тебя, в этом мире никогда не проходил свой первый бой, – усмехнулся Орхо и взял его за руку, опершись локтями на край кровати. – Засыпай. Это пройдет.

Луций засыпал. Рваный сон был раздражающим, неполноценным, и все же это было лучше, чем просыпаться в судорогах. Орхо будил его трижды. В четвертый раз Луций открыл глаза сам.

Дождь закончился, по карнизу неровной дробью барабанили капли с крыши. С улицы тянуло сыростью. Шею согревало спокойное дыхание Орхо. Он задремал, закинув руку на Луция. Сев на край кровати, Луций неловко замотался в покрывало и расчертил Печать Очищения, поглядывая на сонно приоткрывшего один глаз Орхо.

– Уговорил, сегодня обойдусь без вина.

– Обещаешь?

– Нет.

– Ты уж постарайся, а то я так долго не выдержу, – пробормотал Орхо и почти мгновенно уснул.

Луций накинул на него покрывало. Он умылся, переоделся в свежую тунику и подошел к зеркалу. Его и без того худое лицо осунулось и заострилось. Он провел пальцами по глубоко залегшим синякам под глазами и зачесал волосы назад, чтобы челка не затеняла их еще сильнее.

«Вылез из трупной ямы» – так сказала Талия?

Вино и правда ему не помогало. Он ничего не говорил Орхо о Тавро Сновидения, но если его сны действительно были пророческими… Тиберий говорил ему, что самое сложное – не увидеть будущее, самое сложное – это его не испугаться. То, как дядя описывал свои сны и ощущения, слишком походило на ощущения Луция, и от этого по его коже полз липкий страх.

Запахнувшись в плащ, Луций неестественно бодрым шагом вышел из дома. Он отправился в курию кружным путем. Ночной дождь окрасил мостовые в антрацит. И без того довольно скупые на цвета Патрицианские кварталы казались от этого совсем тусклыми. Он улавливал в воздухе едва заметный горько-пряный запах опавшей листвы, останавливался, чтобы насладиться им, и разочарованно морщился, когда запах исчезал. Странный сентябрь.

Луций прошел мимо центральных ворот и взял у торговца кувшин медового молока. От этой нежданной заботы его бедный желудок согрелся и потребовал больше внимания. Он решил быть к себе добрее – истязания собственного тела не принесли нужных результатов. Он умостился на постаменте лучезарной статуи Феба и под неодобрительные взгляды прохожих умял с десяток кусочков запеченного сыра с медом и вымоченную в яблочном соке сдобу с сушеным абрикосом.

Подойдя к курии, Луций перекинулся парой язвительных комментариев с толпой молодых патрициев, по обыкновению сидевших на ступенях, – одни боги знали, зачем они здесь собирались каждый день. Половина из них даже близко не имела шанса прорваться в Сенат. Луций поднялся к Публию, но не застал его на месте. Его усталый раб-секретарь с отрешенным поклоном выдал Луцию перевязанную кипу свитков и отдельный лист с заметками брата по делу Месоллы. Луций вышел в широкий светлый коридор и принялся вчитываться в записи Публия, двигаясь к выходу и интуитивно огибая идущих навстречу людей.

Задача казалась несложной – Аргус Месолла явно уступал в хитрости Овикуле. Его махинации лежали на поверхности.

– Авитус! Авитус! Эдера! – Из размышлений его вырвал окрик. Он остановился и обернулся на голос. Лар наконец догнал его и согнулся, пытаясь отдышаться. – Погоди. Дело есть.

– Ну? – Луций вскинул бровь. С этим невзрачным коренастым патрицием он в жизни только пил да играл, какие у него могут быть к нему дела?

– Ты же знаком с этим… – он пощелкал пальцами, – ну, Младшим, который страхолюдина бледная?

– Биолой? Да.

– Ты не знаешь, где он? Отец нанял его, чтобы врезать защиту от огня в новых инсулах, а он так и не явился.

– Без понятия, – Луций пожал плечами, – я последний раз видел его на скачках дня четыре назад. Ты наверняка найдешь его дома, страдающего от похмелья.

– Ты знаешь, где он живет?

– Знаю.

– Можешь к нему сходить? Отец в ярости, он хочет заселить новые дома как можно скорее.

Лар смотрел на него с жадной мольбой.

– Ты его боишься, что ли? – с ехидным прищуром спросил Луций.

– Да ну их к Плутону, этих богами меченных, – скривился Лар, – говорят, что, когда Септум Висс торопил его с заказом, он наложил на него какую-то печать. Над Септумом еще две недели все шлюхи ржали. Ты дружен с этим бешеным, тебе он ничего не