Имперский детектив КРАЙОНОВ. ТОМ II - Арон Родович

И, надо признать, в отражении я выглядел… прилично. Чисто. Собранно. Почти как тот барон, которым меня считает Империя с сегодняшнего дня.

Почти.

Женёк минут десять назад, написал что будет через пять минут. Так что он уже должен был нас ждать внизу. Написал «буду через пять минут» — что в его языке значит «я уже под подъездом». Он всегда приезжает раньше. Всегда.

— Ну что, пошли? — сказал я. — Нехорошо опаздывать.

Перед самым выходом из квартиры, пока Ксюша не видела, я всё-таки снял галстук. Неудобно мне с ними. Наносился в прошлой жизни.

Мы вышли из квартиры, спустились вниз. И — о чудо — сегодня праздник был и на нашей стороне. У подъезда сидели две бабульки. Те самые, что обычно провожают всех жильцов диагнозами. Но в этот раз, увидев нас, они не назвали меня наркоманом, а Ксюшу — проституткой. Наоборот, у обеих на лицах мелькнуло удовлетворение, почти гордость.

Первое: подбородки чуть приподняты, уголки губ едва поднялись — не улыбка, но состояние «одобряем».

Второе: глаза сузились, но не осуждающе, а оценивающе — классический маркер «рассматривают как людей, а не как хлам из их собственного подъезда».

Третье: позы. Оба корпуса развернуты к нам, не от нас — значит, они не отвергают, а наблюдают.

Что по сути можно собрать в: «Ну хоть кто-то у нас тут по-людски живёт».

Я даже понял, что именно им понравилось: Ксюша — аккуратная, собранная, без агрессии в походке; я — наконец-то не в джинсах и футболке. Как ни странно, бабушкины стандарты приличия я сегодня прошёл.

Честно? Мы и правда выглядели прилично. Но стоило мне увидеть, как выглядит Женька — я понял, что мы с Ксюшей даже близко не дотягиваем до его уровня.

Женька стоял, прислонившись к машине, как будто сошёл с рекламного стенда мужской классики.

Чёрная рубашка без единой морщины, узкие брюки, дорогая кожаная куртка. Волосы уложены идеально — даже ветер, похоже, уважает его личное пространство.

Выглядел он так, будто это не он у меня на службе, а я у него.

Он посмотрел на меня, на Ксюшу, и — как обычно — не удержался подколоть:

— Ну ничего себе… Вы сегодня прям приличные люди. А то за последние дни я привык вас видеть так: ты — как студент-первокурсник, а она — как бунтующая старшекурсница.

— Сам ты первокурсник, — буркнул я, хотя внутри моментально признал поражение: по сравнению с ним мы с Ксюшей выглядим как бюджетная реконструкция приличных людей. Ксюша может быть нет, но я — точно. — Ну а ты, как я вижу, у нас знаком с последними писками той самой дикой и непонятной мне моды. Не знаешь кстати, когда и в правду будет последний? Когда она уже пискнет и сдохнет?

Ксюша остановила нашу перепалку:

— Может, мы всё-таки поедем ужинать? А то я уже кушать хочу… да и опаздывать неприлично. Нам осталось всего пять минут до назначенного времени.

Женёк посмотрел на наручные часы — механические, вроде недорогие, но идеально дополняли его образ.

— Вообще-то не я виноват в том, что мы опаздываем, — сказал он. — Это вы долго собирались. Немножко, думаю, опоздаем. Минуты на две-три.

Мы уселись в машину. Для Ксюши это было ещё то испытание: в таком платье все движения, связанные не с ходьбой, а именно присесть, согнуться, заставлял эту ткань подниматься выше, чем ей хотелось бы. Вот тут, конечно, не продумали те, кто создавал это платье. Нужно было сделать какие-то скрытые, может быть, силиконовые подкладки, чтобы держали низ по ногам. Но нет — оно норовило подниматься и являть миру её нижнее бельё, которое, по ощущениям, вообще отсутствовало под этим платьем.

Мы сели, и Женёк сразу газанул. Когда я садился на переднее сиденье, то сам понимал, насколько комично мы выглядим: три разодетые личности едут на хоть и ухоженной, но всё-таки «девятке».

Всю дорогу Ксюша с Женьком шутили и перекидывались подколами, а я думал о другом. Пытался разобрать в голове, как в этом мире вообще возможно встретить человека с такой способностью скрывать и управлять эмоциями. На таком уровне. Без внешних маркеров, без выдачи ни малейших микродвижений.

Даже мне иногда бывает сложно. За те годы, что я нахожусь здесь, уйдя из той профессии, где нужно было постоянно держать лицо, я стал вести себя ближе к возрасту тела, чем к своему ментальному возрасту. И поэтому время от времени у меня проскальзывали вещи, которые я раньше никогда бы не позволил. Любой опытный профайлер мог бы считывать меня сейчас куда легче, чем когда-либо.

Но Демид… Демид меня продолжал удивлять, вспоминая, как он себя вёл. Он контролировал себя так, как я, но только в последние несколько лет своей прошлой жизни. И это навевало очень странные мысли. Одна из них невольно всплыла сама: может, я здесь не единственный, кто перенёс в этот мир навыки из прошлого? В структурах, откуда я пришёл, хватало подразделений — шпионаж, диверсии, проникновение, стратегические отделы. Были и такие, что формально не относились ни к ФСБ, ни к ГРУ, ни к чему-либо открыто существующему.

Мы между собой называли их «отделами ноль-ноль-семь» — в шутку, вспоминая одного известного любителя мартини с водкой, который предпочитал его «взболтать, но не смешивать».

Добравшись до «Чёрного Лебедя», я понял: комичность ситуации с нашей машиной и нашими нарядами теперь была ещё выше. «Чёрный Лебедь» отличался тем, что по вечерам там работал швейцар: встречал гостей, открывал двери, отгонял машины на парковку.

Подъехав к входу, мы едва успели затормозить, как швейцар подошёл и распахнул дверцу.

Выходя из машины, я опустил сиденье и отодвинул его, протягивая руку своей помощнице. Женёк передал швейцару ключи и буркнул:

— Ты уж поосторожнее с моей ласточкой.

Швейцар с каменным лицом лишь коротко кивнул:

— Не беспокойтесь, господин. Всё будет в лучшем виде.

Мы вышли, и нас сразу встретил фейс-контроль.

— Добрый вечер. У вас стол… — он замолчал, коснувшись пальцем уха, затем выпрямился ещё прямее. — Прошу прощения, вас уже ожидают.

Вот это сервис. Только потом, проходя мимо него, я заметил крошечный микронаушник — беспроводной, аккуратно утопленный в ухе. Удобная штука.

Подойдя к дверям, я ещё раз скользнул взглядом по фасаду. Ресторан находился в старом здании, но входную группу сделали шикарно: дорогой камень, тёплый свет, приглушённая роскошь. Всё по классике — чтобы с порога было ясно: «смертным вход воспрещён», здесь кушают только небожители. Хотя, по правде,