Имперский детектив КРАЙОНОВ. ТОМ II - Арон Родович

Мы подъехали к особняку на машине Женька и остановились неподалёку.

Я показал ей наблюдателей, объяснил, где скорее всего расположены посты, как они должны меняться, что делают, когда им скучно. Она слушала внимательно, без привычной болтовни. В такие моменты особенно ясно видно, что у неё с головой всё более чем в порядке.

— Задача простая, — сказал я. — Ты копируешь одного из охранников, заходишь через служебный вход, поднимаешься к себе в комнату, забираешь только своё. Ни украшений матери, ни документов, ни денег, ни ничего лишнего. Нам нужно просто, чтобы у тебя были твои вещи. Никакой художественной самодеятельности.

Она кивнула.

На секунду прикрыла глаза, вдохнула, и я прямо чувствовал, как она собирает на себе иллюзию.

Через пару мгновений передо мной стоял парень из охраны, которого мы только что видели на перекуре: походка, ширина шага, угол поворота головы, манера держать плечи — всё совпадало.

— Ну, — сказал я, — вперёд, боец. Только помни: ты не в кино. Любая глупость — и мы оба будем потом очень долго объясняться.

Она усмехнулась — уже в чужом лице — и пошла.

Я остался в машине, делая вид, что просто жду кого-то. В таких ситуациях самое сложное — дать другому человеку сделать шаг самому, не побежав решать всё за него. Особенно, когда этот человек — не твой оперативник, а девушка, у которой пару дней назад рухнула вся прошлая жизнь.

Минут через тридцать она вернулась, уже в своём теле, с двумя чемоданами и сумкой.

Вид у неё был… странный. Снаружи — уверенность. Даже, можно сказать, лёгкая гордость собой: миссия выполнена, я справилась. Перекинулась какой-то шуточкой, мол, «ну вот, ещё чуть-чуть и могла бы в театр поступать».

А когда я взял один из чемоданов, чтобы загрузить его в багажник, сработал мой дар.

Пальцы коснулись ручки — и меня накрыло.

Боль. Не острая, не крикливая, а та самая, тихая, которая въедается под кожу. Пустота, как после сильного пожара, когда от дома остался только каркас. Разочарование в себе и во всём, что было вокруг. И ещё что-то похожее на отвращение: к этим стенам, к этим вещам, к тому, кем её заставляли быть в этом доме.

Картина сложилась моментально: она шла по комнатам не просто «забирать свои вещи». Она прощалась с прошлой жизнью. Видела те же самые стены, где когда-то пыталась играть роль идеальной дочки аристократки. Тот же шкаф, ту же кровать, тот же стол. Но уже с осознанием, что всё это было декорацией к спектаклю, где ей отвели роль удобной куклы.

Внешне — она шутила. Внутри — всё продолжало рушиться.

Я поставил чемодан в багажник, второй — рядом, захлопнул крышку и в этот момент окончательно понял: если сейчас начать её тормозить, ограничивать, читать нотации, запрещать флирт, выставлять рамки, я просто добью то доверие, которое только начинает появляться.

Она тянется ко мне не только как к начальнику. Не только как к человеку, который вытащил её из этой грязи. Она тянется как девушка, которая перекинула свою любовь с той, кто её предал, на того, кто её не бросил. И делает это так, как умеют её сверстницы: подколами, демонстрацией тела, провокациями, попытками вызвать во мне эмоции — любые, главное, чтобы они были связаны с ней.

Я слышу, как по ночам она тихо плачет в подушку, думая, что я сплю и ничего не замечаю.

Днём она выбирает футболку пообтягивающе, юбку покороче, двигается чуть более подчеркнуто. Она переоделась из своего вечного оверсайза не потому, что внезапно увлеклась модой, а потому что поняла простую вещь: если ты хочешь быть в голове другого человека, нужно оставлять там яркие следы.

Я вижу это всё как профайлер. Как человек, который полжизни занимался тем, чтобы считывать людей по микро деталям. И при этом ничего не делаю, чтобы это остановить. Потому что понимаю: сейчас это не про секс. Не про флирт в классическом понимании. Это про выживание её психики.

Да, она влюбилась.

По-девчачьи, по-своему криво и косо, но влюбилась. В парня двадцати одного года, который действует как мужчина тридцати семи. В того, кто видит её насквозь и одновременно не пользуется этим против неё.

И каждое её «Ром, ты чего такой скучный?», каждое «ну что ты, голую девушку не видел?» — это не просто фраза. Это тест на то, кем я окажусь в её жизни.

* * *

И вот теперь, под мягким светом ламп, в дорогом ресторане, я понимаю, почему меня так бесит текущий момент.

Демид протягивает ей огромный букет, говорит правильные слова, ведёт себя так, как должен вести себя мужчина, который хочет ухаживать за девушкой. Ксюша держит в руках эти розы и, несмотря на шок, уже успевает где-то внутри всё анализировать. И обоим им в какой-то момент становится важно — что скажуя́.

Демид почти извиняющимся тоном спрашивает, не перешёл ли он границы, не мешает ли «чему-то нашему». Ксюша переводит взгляд на меня, и в этом взгляде слишком много всего: надежда, страх, ожидание, желание услышать хоть какое-то определение.

А я сижу и понимаю: каким бы ни был мой ответ — это будет выбор. Для неё. Для него. Для меня.

Для того хрупкого баланса, который я до сих пор пытался удержать.

И именно поэтому такие моменты меня бесят сильнее всего.

Потому что сейчас я стою перед выбором.

И честно — не знаю, какой из вариантов будет правильным.

Глава 6

Я стою и понимаю: пауза, которую я себе позволил, уже затянулась.

В голове успело пролететь куда больше, чем несколько секунд, но снаружи это выглядит как неловкая тишина перед ответом — а такую тишину в этой ситуации терпеть нельзя. Но прежде чем открыть рот, я смотрю на троих перед собой — и каждый из них говорит со мной без слов.

Ксюша.

Она ждёт того самого ответа, который для неё очевиден. Она даже не пытается его скрывать — глаза выдают её раньше любых слов. На публику я могу делать вид, что ничего не замечаю, могу играть в холод, могу прятать эмоции под привычной сухостью, но правду я давно прочитал. И знаю: сейчас одно моё слово может стать либо поддержкой, либо ударом.

Женёк.

У