Левиафан - Эндрюс Хелен-Роуз

Меня удивило, что первая моя мысль была не об отце. Передо мной возникло бледное лицо, надменно сложенные губы, расширенные от страха глаза и копна спутанных, черных как смоль волос. Я тряхнул головой, прогоняя навязчивый образ: ну уж нет, я не позволю Криссе Мур поселиться в моих мыслях.

В комнате было темно, а сквозь окно лился лунный свет. На стекле виднелись причудливые морозные узоры. Я догадался, что стояла глухая ночь, самый темный колдовской час, одинаково далекий и от полуночи, и от рассвета, когда ни одна живая душа носу из дома не высунет.

Однако какой-то едва уловимый звук нарушал тишину ночи. Я протер глаза, сделал глубокий вдох и снова попытался встать. На этот раз мне удалось сесть и даже спустить ноги с кровати. Поставив стопы на пол, я решил проверить, насколько сильно могу наступить на больную ногу, и с радостью обнаружил, что стою, свободно опираясь на нее всем весом. На мне была надета легкая ночная рубашка. Я провел ладонью по подбородку — щетина как минимум трехдневной давности. Вероятно, я был очень болен, но теперь лихорадка спала и дело пойдет на поправку.

«Но что за звук, откуда он идет?»

У меня не было времени на поиски свечи, но лунного света оказалось достаточно. Я приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Там царил непроглядный мрак. Двери в комнаты отца и сестры были плотно закрыты, однако я сумел разобрать, что шум доносится из спальни Эстер.

Двигаясь на ощупь по темному коридору, я вдруг сообразил, что не припомню, когда в последний раз заходил в комнату сестры. Доковыляв до ее двери, я потянул за ручку.

Когда я вошел и мои глаза привыкли к тусклому лунному свету, падавшему через окно, стало понятно: настороживший меня звук — это скрежет ножек кровати о деревянный пол. Тело сестры билось в судорогах, так что кровать ходила ходуном. Спина Эстер выгибалась дугой, голова перекатывалась по подушке, а руки со скрюченными пальцами молотили воздух. Из разинутого рта вырывались какие-то нечленораздельные стоны, торопливые и печальные, словно вопли измученных душ. Меня охватил ужас. Слова, которые Крисса Мур прошептала мне в ухо, припав к тюремной решетке, сами собой всплыли в памяти: «Молись Богу!» Я подавил настойчивое желание рухнуть на колени и молиться. Но ведь я обещал отцу, что не подведу его — «Отец, теперь перед тобой мужчина», — так действуй как мужчина. Я двинулся вперед. Наверное, бедняжке приснился кошмар, надо поскорее разбудить ее.

— Эстер! — позвал я. — Эстер, проснись! — Я надавил на ее вскинутые вверх руки и потряс за плечо.

Ноги Эстер дернулись, ступни ударились о спинку кровати, а тело подбросило вверх. Удар был невероятной силы. Я подумал, что это скорее какой-то припадок, а не кошмарный сон.

Несмотря на нарастающий ужас, я продолжал удерживать мечущуюся Эстер. Вскоре сопротивление ее ослабело, а затем над моим ухом раздался тихий голос:

— Брат, отпусти. Ты делаешь мне больно.

— Боже, ты напугала меня! — Я разжал хватку, выпрямился и перевел дух, пытаясь успокоить колотящееся сердце.

Эстер села на кровати.

— Как я рада, что ты пришел в себя, брат, — сказала она ровным тоном.

— Сколько я был без сознания?

— Четыре дня.

— Четыре дня? — тупо переспросил я.

— Да. Счастье, что, когда это случилось, с нами был врач. Он сразу промыл и перевязал твою рану. А потом дал сонную настойку. Он сказал, что при должном уходе ты непременно поправишься.

Я слушал сестру, и меня не покидало ощущение, что с ней что-то не так: слишком невозмутимый вид и неестественно спокойный голос. Я не узнавал прежнюю Эстер.

— В чем дело, сестра? — Я взял ее руку. Пальцы у Эстер были ледяными. — Ты что-то скрываешь от меня?

Паузы между словами длились целую вечность. Однако говорила она убежденно и твердо:

— Врач осмотрел отца. И пришел к выводу, что с ним случился удар. Я не поняла всего, что он сказал, но, похоже, в том, что… что отца поразил Бог, сомнений нет.

Меня охватило глухое раздражение — разговоры о вмешательстве Провидения порядком надоели. Люди болеют, иногда их удается вылечить, иногда — нет. Но стоит ли во всем усматривать Божью кару? Разве это не одно из многих проявлений несправедливости нашего мира — хорошие люди болеют и умирают, а негодяи процветают?

— Это был диагноз врача? — поинтересовался я, стараясь не показать явного скептицизма.

— Ну, нет. Он назвал это… апоплексическим ударом. Но… — Эстер сжала мое запястье. — С учетом всего, что произошло здесь за последнее время, трудно найти иное объяснение. — Сестра порывисто вздохнула. — Вскоре после того, как доктор уехал, у отца случился второй удар, и… на этот раз он не выдержал.

Я уставился на нее, не зная, как задать следующий вопрос, ответ на который страшил меня.

— Ты хочешь сказать… он… он…

— Умер в ту же ночь.

На глазах у меня выступили слезы. Я опустил голову и снова подумал о списке моих потерь: Элизабет, моя юность, моя сила, а теперь отец… И вновь непрошеным гостем в памяти всплыли слова:

«Но простри руку Твою и коснись всего, что у него есть, — благословит ли он Тебя?»[20]

Я плакал.

Глава 11

Впереди показались стены Нориджа. Я придержал коня. Возле ворот Святой Магдалины выстроилась вереница повозок, ожидавших въезда в город. Спрыгнув на землю, я подумал, что выздоровление Бена, как и мое собственное, было единственным благословением Небес, которого я удостоился за последние месяцы. Рана моя заживала, и с каждым днем я мог все свободнее передвигаться и работать на ферме, почти так же, как до ухода на войну.

Небольшая арендная плата была собрана, падеж скота прекратился. И я с неохотой стал думать о возвращении в армию, зная, что после того, как здоровье мое поправится, а отпуск закончится, мне придется уехать. Но прежде нужно было покончить с делами.

Они похоронили отца, пока я лежал в беспамятстве. Эстер без тени смущения рассказала о помощи, которую оказал Джон Резерфорд, явившийся на следующий день, чтобы обыскать дом. Обыск ничего не дал, что неудивительно, зато он нашел Эстер, рыдающую над трупом отца, и хозяина дома, погруженного в сон настойкой лекаря.

Рассказ сестры поразил меня: я никак не ожидал, что охотник за ведьмами окажется настолько практичным и щедрым. Он заплатил за визит врача, проследил, чтобы свидетельство о смерти было оформлено должным образом, и организовал похороны. Само собой, все расходы будут ему возмещены, я не намерен оставаться в долгу перед Резерфордом. Однако следует признать: помощь пришлась как нельзя кстати. Но гораздо больше меня беспокоил другой вопрос, хотя я предпочел не делиться своим беспокойством с Эстер: какой еще платы потребует Резерфорд за свою услугу?

Кончина моего отца совершилась буднично и бесславно: минимум обычных религиозных обрядов и никаких духовных приготовлений. Возможности сочинить некролог у нас тоже не было, так что на его погребении присутствовало совсем мало народу. Тем не менее я утешал себя мыслью о том, что из всех известных мне людей отец как никто был готов к Небесам, если такое место все же существует: скромный и трудолюбивый, он всегда являл живое милосердие к ближнему и неустанно заботился о спасении своей души. Если за ним и числились какие-то тайные грешки, то они действительно были хорошо скрыты от посторонних глаз.

Но в нашем, земном, мире никто не может позволить себе пренебрегать репутацией. Поэтому-то я и отправился в Норидж — разузнать правду о Криссе Мур и защитить доброе имя отца. Кто такая эта Крисса? Каким образом она оказалась в наших краях и как попала в наш дом? И не случалось ли ей в прошлом разрушать жизни других мужчин?

Однако я не ожидал, что мне удастся отыскать Люси Беннетт, полагая, что либо девица Мур выдумала эту женщину, которая якобы может замолвить за нее словечко, в надежде отсрочить судебное разбирательство; либо, если Люси действительно существует, она, скорее всего, ведет беспутную жизнь и я вряд ли застану ее по указанному адресу. Возможно, она шлюха или сводня. Но коль скоро речь шла о чести моего отца, я должен был попытаться. А вдруг сведения о прошлом Криссы Мур помогут мне опровергнуть ее россказни об отношениях с Ричардом Тредуотером.