Левиафан - Эндрюс Хелен-Роуз

Но прежде чем отправиться в Норидж, я навестил судью Мэйнона. Мне хотелось еще раз поговорить с его узницей, чтобы хорошенько расспросить о том времени, что она провела у нас на ферме, и, может быть, заставить рассказать чуть больше, чем в нашу первую встречу.

Мэйнон принял меня с прежним радушием, но в ответ на мою просьбу печально покачал головой:

— Нет, Том, я не могу этого позволить. У нас на совести и так уже две смерти, к которым — даже если мы оставим в стороне обвинения в колдовстве, — я уверен, причастна Крисса Мур. Да к тому же, если бы я и согласился, девицу все равно невозможно заставить говорить.

— Она по-прежнему молчит?

— Ни слова. Ничего не отрицает, ни в чем не признается. Смерть женщин взбудоражила город. Люди настроены против нее, что неудивительно. Они требуют, чтобы я перестал церемониться и применил более жесткие меры — может, это развяжет ей язык. Не то чтобы я готов пойти у них на поводу, но все же… — судья тяжело вздохнул.

Джоан и ее мать похоронили на деревенском кладбище, многие жители оплакивали их кончину. Смерть семьи Гедж тяжелым грузом лежала у меня на сердце. Они много лет были тесно связаны с нашей семьей. И если Крисса Мур действительно причастна к их гибели, она представляет серьезную опасность. Если же нет и бедняжки сами свели счеты с жизнью, это будет воспринято как признание их вины — нет, конечно, никакие они не ведьмы, ибо ничто не заставит меня поверить в такие вещи, — но все решат, что женщины находились в сговоре с нашей служанкой, как и утверждала Эстер. В этом случае Крисса Мур — неважно, носит она ребенка моего отца или нет, — рискует стать жертвой величайшей несправедливости. Как ни старался я отмахнуться от этой мысли, она преследовала меня.

Погруженный в невеселые раздумья, я миновал городские ворота, и копыта Бена зацокали по булыжной мостовой. Норидж казался мне огромным; правда, в те времена я еще не видел Лондона и понятия не имел, как выглядит по-настоящему большой город. Я не любил городов, предпочитая холмы и поля сельской местности. Но меня восхищали отвага и настойчивость викингов — торговцев и священников, — превративших небольшую одностенную крепость во второй по величине торговый центр страны.

Население города насчитывало несколько тысяч человек, некоторые говорили — больше десятка тысяч. Расположенный в излучине реки Уэнсум и окруженный прочной крепостной стеной — стена и шумная извилистая река служили надежной защитой, — Норидж мог похвастаться двенадцатью городскими воротами и шестью мостами. Город процветал: здесь торговали шерстью и кожей, изделиями из металла, глиняной посудой, свечами, пивом, а также чулками и шляпами, которые могли позволить себе состоятельные обитатели Нориджа.

И все же в городе было полно нищеты. Знаменитое восстание Роберта Кетта, случившееся почти столетие назад[21], было вызвано огораживанием больших участков земли, на которых кормилась беднота, чтобы превратить их в пастбище для скота богатеев, чьи кошельки пухли от торговли шерстью. И хотя сохранилась традиция отмечать в конце августа день, когда восстание было подавлено, а город спасен от мятежа и разграбления, я не мог не думать, насколько это постыдно, когда люди живут в таких унизительных условиях. И, видя, как босоногие дети бегут за каким-нибудь хорошо одетым толстяком торговцем, клянча у него монетку, задавался вопросом: на чьей стороне оказался бы я в той борьбе? Здесь, в Норидже, мне повстречалось больше бродяг и попрошаек, чем в любом из городов, через которые проходила наша армия.

Выждав немного, я приметил оборвыша — девочку лет шести с русыми волосами и огромными, как блюдца, глазами. Я протянул ей монетку и спросил, не знает ли она Люси Беннетт с Рэмпинг-Хорслейн. Но девочка только тряхнула кудряшками и убежала, зажав в кулаке свою добычу. Я понял, что слишком нетерпелив, а город чересчур большой. Нет, действовать надо иначе. Я находился в районе Норидж-Овер-Уотер[22], и уличные мальчишки на Фая-Бридж наверняка должны знать больше.

Я вспомнил, как мы приезжали сюда с отцом и он каждый раз, словно впервые, рассказывал одну и ту же историю о том, как видел расправу над женщиной, подозреваемой в колдовстве, которую горожане заставили читать «Молитву Господню», прежде чем спихнули с высокого двухарочного моста. Отец описывал, как она вышла из грязной воды, кашляя, отфыркиваясь и проклиная своих мучителей. К счастью, у предполагаемой ведьмы хватило ума набрать в легкие побольше воздуха и оставаться под водой достаточно долго, чтобы совершившие расправу решили, что она невиновна[23]. Отец презрительно ухмылялся: он знал, насколько бессмысленно ведет себя невежественная толпа и сколько бед могут натворить люди, если войдут в раж.

Берег реки остался позади. Теперь слева от меня возвышался шпиль главного собора Нориджа. Устремленный в небо, он словно парил над городом. Я засмотрелся на величественное здание — невероятное произведение архитектурного искусства. Должно быть, средневековые строители ставили перед собой задачу создать постройку, демонстрирующую мощь и Божественную силу своей корпорации. Но, как по мне, они не справились. Гигантская башня из дорогого канского камня говорила лишь о мощи и силе денег[24].

Я миновал Томбленд и двинулся в нахлынувшей толпе, зорко посматривая по сторонам: кругом было полно ловких карманников, которые не прочь стянуть ваш кошелек, — а затем зашагал по оживленной Сент-Стефан в сторону рынка. По пути мне попалось несколько таверн, но в основном улица была застроена жилыми домами. Те, что принадлежали богатым торговцам, выглядели чистыми и ухоженными, с аккуратными черепичными крышами и просторными задними дворами. Другие же, ветхие, с осыпающейся штукатуркой и разбитой черепицей, внутри были поделены на убогие лачуги, в которых теснилось столько бедняков, сколько могло поместиться за этими обшарпанными стенами. Странная смесь. Я подумал, что никогда прежде, оказываясь в этой части города, не обращал внимания на столь резкий контраст. Похоже, именно здесь мне и следует искать Люси Беннетт.

Я огляделся. Прохожие представляли собой разношерстную толпу: прилично одетые джентльмены, состоятельные лавочники, а между ними шныряли уличные сорванцы, — затеяв игру, они с шумом и криками гоняли по мостовой раздутый воздухом овечий мочевой пузырь. Пробегавшая неподалеку стайка юных девушек на миг замедлила ход: подружки бросали на меня быстрые взгляды и хихикали. Им было лет по тринадцать-четырнадцать, не больше. На всех были пестрые одежды со множеством ярких украшений, которые при ближайшем рассмотрении оказывались дешевыми безделушками.

Неподалеку, возле поилки для лошадей стоял молодой подмастерье. Привалившись к стене дома, он со скучающим видом наблюдал за девушками.

— Я ищу женщину по имени Люси Беннетт, — начал я, подойдя к нему. — Мне сказали, что она живет на этой улице, но точного адреса не дали. Ты, случайно, не знаешь ее?

Он окинул меня ленивым взглядом.

— Ищешь красотку, а? Если найдется лишняя монетка, пожалуй, смогу помочь.

Я тяжело вздохнул и полез в карман за кошельком. После того как монета перекочевала в его потную ладонь, парень смачно сплюнул на землю и сообщил нужный адрес.

Я был удивлен, когда он указал на один из самых больших и красивых домов на Рэмпинг-Хорслейн. Совсем новый, не старше двадцати лет, он был выстроен из обтесанного камня и дерева. Второй этаж выдавался вперед и нависал над улицей, широкие застекленные окна поблескивали на солнце. Кивнув ухмыляющемуся парню, я направился к дому и постучал тяжелым дверным молотком.

После недолгого ожидания дверь наполовину приоткрылась, в образовавшуюся щелку выглянула неряшливо одетая горничная. Бледная и худая, она смотрела на меня, беспрестанно шмыгая красным от простуды носом. Я подумал, что на месте хозяина дома мне было бы стыдно иметь у себя такую неопрятную прислугу, к тому же девушка явно недоедала. Подивившись такому несоответствию между жалким видом горничной и респектабельной наружностью дома, я все же решил представиться как подобает.