Левиафан - Эндрюс Хелен-Роуз

В миске посредине стола лежало несколько сморщенных яблок. Я взял одно, потер о рукав и откусил. Эстер по-прежнему ждала, чтобы я отреагировал на ее рассказ.

— Продолжай, — подбодрил я, хотя и так было понятно, к чему она клонит.

— Я знала с самого начала — в ней было что-то дурное. Что-то низкое. Сами обстоятельства, в которых отец нашел ее, — в поле после захода солнца. Очевидно же, дело нечисто. Девчонка была подлой и лживой. Я хотела выяснить, может, ее выгнали прежние хозяева? Но отец запретил мне расспрашивать найденыша, сказал, что мы должны проявить христианское милосердие к бедняжке. Меня же настораживало ее поведение. Томас, я должна была во всем разобраться.

— И что же ты сделала?

— О, Томас, ничего особенного. Продолжила задавать вопросы. Я велела Джоан осторожно расспросить людей в деревне, кто такая эта Крисса Мур, откуда она родом, где служила раньше, были ли хозяева довольны ею.

— И?

— Томас, ничего! Имя Криссы Мур ничего им не говорило. И по описанию никто не узнал ее. Однако… у меня закрались сомнения: вдруг Джоан, как и отец, сочувствует новой служанке? Возможно, они даже подружились. В таком случае ничего удивительного, если Джоан станет покрывать ее.

Подозрения Эстер казались мне маловероятными. Джоан Гедж была набожной девушкой крошечного роста и недалекого ума. Однажды я застал ее на кухне погруженной в глубокую задумчивость: Джоан размышляла, стоит ли ощипывать птицу или можно зажарить ее прямо в перьях. Вряд ли ей придет в голову замышлять что-либо против хозяйки.

— С чего ты взяла, что Джоан может обманывать тебя?

— О, это было… — Эстер всплеснула руками. — Не знаю, трудно объяснить.

Я не стал препираться с сестрой и расстраивать ее еще больше. Она могла замкнуться и вовсе отказаться говорить. Такой уж был у нее характер.

— Ладно. И что было дальше? Прошло несколько месяцев, прежде чем ты написала мне. — Не желая, чтобы вопрос выглядел так, будто у меня есть сомнения по поводу слов Эстер, я поспешил добавить: — Произошло что-то еще?

Эстер смущенно заерзала на стуле. Ее щеки залил жаркий румянец.

— Ну, брат, все не так просто. Дело в том, что отец… он был увлечен ею, но поначалу я не думала… Хотя, конечно, видела, что она распутная девица… Однако мне было неловко вмешиваться и признаваться даже тебе, что в нашем доме живет такой человек. Неделя шла за неделей, минуло лето, ничего особенного не происходило. Но меня не покидало тревожное чувство… Какое-то странное, темное беспокойство: что-то не так, а что именно — я не могла понять. Вроде бы никакой явной угрозы…

— Так, и? — спросил я и тут же устыдился собственного тона: я говорил с сестрой как судья.

Но Эстер, занятая рассказом, похоже, ничего не заметила.

— Это случилось незадолго до того, как я решилась написать тебе. — Глаза сестры наполнились слезами, а голос дрогнул.

Она нервно теребила уголок скатерти. Закутанная в теплую шаль, которая досталась ей от матери, Эстер выглядела совсем маленькой девочкой, гораздо младше своих лет.

— Не бойся, скажи мне все как есть, — как можно мягче попросил я.

По правде говоря, я ждал продолжения в том же духе: ревность из-за отца, склоки на кухне… И я корил себя за невнимание, за то, что совсем позабыл о доме и так редко писал им. Если бы только мне не пришлось идти на войну… Ах, если бы…

Тем временем Эстер продолжила:

— Это был воскресный день, мы отправились в церковь. Втроем. Всю дорогу я видела, как она кокетничает с отцом. Он шел позади меня, рядом с ней. Я немного ускорила шаг и прошла вперед. А затем обернулась и заметила, что он держит ее за руку. Это длилось мгновение, он сразу отпустил девчонку. Но чтобы отец… Да как он мог?! Он никогда не смотрел на женщин такими глазами. Наша мама лежит на кладбище, а он… со служанкой. Мне было так стыдно за отца, так унизительно… Крисса недостойна его! Я пошла дальше, не сказав им ни слова. Она, конечно, тоже молчала, хотя и поняла, что я заметила их маневры. Но у нее даже не хватило скромности хотя бы сделать вид, что ей неловко.

Я взвесил, насколько рассказ Эстер может соответствовать действительности. Это правда: отец никогда не проявлял желания жениться повторно. Маловероятно, что мужчина, сумевший самостоятельно воспитать двоих детей без помощи какой-нибудь респектабельной вдовушки, решит вдруг, что на склоне лет ему нужна жена. И все же… Я слишком хорошо знал, что такое соблазны плоти, и о чем, само собой, моя младшая сестра понятия не имела. Мысль, что отец утоляет похоть в объятиях служанки, несколько смущала меня, однако отрицать такую возможность я бы не стал. И уж тем более считать, что этим он вступает в общение с дьяволом.

Не желая вызвать новый поток слез у сестры, я как можно осторожнее спросил, почему она так уверена, что дело не ограничилось невинным флиртом:

— Может быть, все не так серьезно, как тебе показалось?

Эстер печально качнула головой:

— Я еще не закончила.

— Ну что же, продолжай.

Сестра снова принялась нервно теребить край скатерти. Я понял: то, что она намеревается мне поведать — что бы это ни было, — приводит ее в величайшее смущение.

— В тот вечер мы вместе молились. Отец руководил чтением Библии. Когда дошло до вопросов, стало ясно — и не в первый раз, братец, — с нажимом произнесла Эстер, — что Крисса очень плохо знакома с Писанием. Отец задавал ей простейшие вопросы из катехизиса, а ответы, которые она давала, были либо слишком расплывчатыми, либо откровенно неправильными. Но он, словно не замечая ошибок, продолжал чтение. А потом мы пошли спать. Однако с тех пор. как Крисса Мур появилась в нашем доме, мне трудно было уснуть. Поэтому, когда я услышала шум, я встала и пошла к ней в комнату.

Не было необходимости пить эту чашу до дна, и я решил прервать рассказ сестры:

— Да да, Эстер, я понял. Конечно, невозможно отрицать: такие вещи приводят в замешательство. — Неожиданно для самого себя я громко выругался: поведение отца разозлило меня не на шутку.

Однако Эстер, смерив меня укоризненным взглядом, продолжила:

— Томас, пожалуйста, прекрати сквернословить. Да, верно, я была в замешательстве. Но это еще не конец истории.

Я извинился, и Эстер продолжила:

— Я решила прекратить это безобразие. Мне было ужасно стыдно, но допустить, чтобы такая мерзость творилась в нашем доме, — нет! Это поставило бы меня на одну доску с Криссой Мур. Поэтому я направилась прямиком к ней. Я открыла дверь. Она стояла возле окна — твоего окна, Томас, в твоей комнате — совершенно голая. Свеча не горела, но спальня была залита лунным светом, так что… — Эстер замолкла.

Я же поймал себя на том, что нарисованная ею картина захватила мое воображение. Женщина сомнительной репутации, обнаженная, стоит у окна, залитая лунным светом. В этом образе таилось нечто первобытное и дикое. Затем я внезапно осознал — моя комната, моя кровать! В душе всколыхнулось отвращение и гнев. Я поверить не мог…

Но тут я заметил еще кое-что: Эстер старательно избегала моего взгляда. Я вспомнил об одном из немногих случаев нашего детства, когда сестра обманывала меня. Однажды утром она заявила, что Джоан разлила молоко, когда несла его из коровника. Но, как выяснилось позже, Эстер сама же и опрокинула подойник, спустившись на кухню. Это означало, что сегодня мы останемся без масла. Еще час спустя сестра прибежала ко мне в слезах и во всем созналась, умоляя, чтобы я не выдавал ее отцу. Я помчался через поле к соседям и выпросил у них ведро молока, покрыв провинность Эстер. Но в тот момент, когда утром я спросил, куда подевалось молоко, Эстер точно так же прятала глаза.

— Ну как бы там ни было, я велела ей немедленно покинуть наш дом!

— И она безропотно собралась и ушла? А отец? Он не возражал?

— Возражал поначалу. А ей нечего было возразить. Да и что она могла сказать в свое оправдание?

— И все же она осталась, верно? И что, на этом все закончилось?

— Нет. На следующий день начали умирать овцы.