Огни Хафельберга - Ролдугина Софья Валерьевна
— Поднимайся, Шванг, и постарайся за время прогулки прийти в себя. Твои способности при общении со священником нам очень понадобятся. Монастырь Святой Клары вблизи выглядел угнетающе. Марцель почти физически ощущал на себе давление. Можно было сколько угодно убеждать себя, что во всем виновата готическая архитектура, сама идея которой заключалась чтобы человек почувствовал себя мелкой букашкой перед чем-то грандиозным и ощутил благоговейный трепет.
Но приятней от этого не становилось. И вообще, для ущемления самооценки хватало и дыл Де Шелтона, которым он едва доставал до плеча. «Мрачное тут все какое-то», — недовольно пробурчал Марцель, разглядывая монастырь сквозь желтые стекла очков. «Фу, а разве кирпичи не должны быть красные?»
Сам монастырь и большинство прилегающих построек, строили из глазурованного кирпича, — пояснил Шелтон, разглядывая центральные ворота и слегка щурясь от солнца. — А он чёрный. — Шванг, ты не смотрел свою легенду? — Смотрел. Местами. — А что, там и про кирпич было? — Было, — вздохнул стратег и даже не стал читать нотации. — Эй, вот только без этого.
Что, так и пойдёшь в монастырь сигаретой? — А нельзя? — искренне удивился Марцель. От ментола слегка щекотало горло, но после утренней встряски курить хотелось просто до боли. — Тогда подожди минут пятнадцать. Я же сдохну, если не… — Да-да, знаю. Догоняй. Глядя, как напарник неспешно направляется к воротам, Марцель меланхолично раздумывал, почему тот, вопреки своим привычкам, задержался, чтобы переодеться во все светлое — белая водолазка, жемчужно-серые брюки.
Образ на солнце получался сияющий, только нимба не хватало. Да, надо полагать, монашки будут в восторге. Сигарета догорела почти до фильтра. Марцель хотел, как обычно, бросить ее на землю и растереть ногой, но заметил, что на другом конце улицы сидят на лавочке три престарелые фрау из той болтливой породы, которой лучше не попадаться на язык.
Пришлось прогуляться до урны. Фрау приветливо заулыбались. Марцель вяло помахал рукой и побежал за напарником. — Нет, тут свихнуться можно. Никакой свободы. А Шилтон, судя по течению его мыслей, уже успел пройти вглубь монастыря и даже выбрать первую жертву своего обаяния.
Раньше работал в Британском университете, позже перевелся в Саксонскую зону, чтобы лучше изучить кирпичную готику раннего периода. Монастырь Святой Клары был основан в первой половине тринадцатого века, это типичная постройка того времени. Но, к сожалению, до наших дней дошло мало образцов, сохранившихся в таком прекрасном состоянии. У вас еще и кирпич глазурованный, а считалось, что этот элемент появился немного позднее.
Мы с моим помощником очень интересуемся. А вот и он, к слову, сестра Анхелика. Я вас познакомлю сейчас. «Очень способные и скромные юноши. Не смотрите на внешность, это всего лишь подростковый бунт. Шванг, идите сюда, я здесь». «Скромные юноши…», Марцель мысленно взвыл от восторга и, опустив очи долу, поплелся к напарнику.
«Да, да, очень скромный, особенно по сравнению с самим Шелтоном, у которого стыд и совесть отсутствуют в принципе». «Добрый день, фрау», — вежливо поздоровался Телепат. Подозревая, что вялые интонации напоминают скорее не о скромности, а о слабоумии. «Простите, профессор, я хотел сделать пару фотографий снаружи и немного отстал». «Ничего, я все понимаю. Юношеский энтузиазм», — отеческий улыбнулся Шелтон.
Зрачки у него неприятно сузились. Наверное, не стоило врать про фотографии, если аппаратуры никакой у Марцелля явно с собой нет. Ну, можно же подумать, что он делает снимки на телефон. Шванг, это не фрау, это сестра Анхелико, она монахиня и смотрительница здешнего музея. Сестра Анхелико, познакомьтесь, это Марцель Шванг, один из лучших моих студентов, а ныне еще и ассистент.
Очень горжусь им, надо сказать. Хотя гордыня, наверное, грех. Непринужденно рассмеялся Шелтон. Белозубый, домашний, солнечный, с непослушной прядью, все время выскальзывающий из-за уха, он то и дело поправлял ее, сквозь проводя пальцами от уголка глаза к виску. Монахиня следила за Шелтоном и ласково улыбалась, прикрыв морщинистые веки. Кожа у нее была словно пергаментная, желтоватая и хрупкая на вид, сплошь в пигментных пятнах.
Руки тонкие, такие птичьи косточки, как у марцеля, а глаза, голубые, удивительно ясные. Мысли у сестры Анхелики текли спокойно, точно ложились ровные стежки на полотно для вышивания. Одно к другому, привычно и размеренно. Радость от приезда нежданных визитёров из города, наслаждение тёплой и ясной погодой, память о том, что нужно подрезать какие-то там кусты в саду, а тонким флёром поверх всего размышлений о Шелтоне.
— Ах, как похож на него! — так же смеется негодник. — А он, поди, уже состарился или вовсе умер? — Боже святый, храни всех нас, дай здоровья этому мальчику. Марцель поспешно вынырнул, отодвигая мысли монахини на периферию сознания неразборчивым шепотом. Почему-то подслушивать чужие молитвы было неловко, даже такие незамысловатые.
К тому же, вряд ли эта птичка божья может знать что-то о таком мерзавце, как Штайн. Между тем, Шеллтон не терял времени зря. «Значит, с материалами из коллекции-музея мы можем ознакомиться в любое время?» «Очень хорошо», — нахмурился он, словно припоминая. «Наверное, перед началом работы нам следует хотя бы засвидетельствовать почтение отцу Петеру, так?»
Все-таки это он в свое время провел огромную работу по систематизации фондов. От монахини пахнула грустью, кисловато обреченной, застарелой. — Он редко сейчас может разговаривать с прихожанами, — вздохнула женщина, машинально оглаживая кончиками пальцев крупные агатовые четки на запястье. — Не по слабости душевной, а из-за телесного недуга. Я могу узнать, выйдет ли он сейчас к вам, но надежды немного.
— Понимаю, — Шелтон скорбно наклонил голову, — не смею требовать большего, но я был бы очень счастлив иметь возможность хотя бы взглянуть на этого удивительного человека по крупицам собравшего историю монастыря. Сестра Анхелика еще раз вздохнула и начала медленно перебирать черные бусины. Щелк, щелк, щелк.
Мартель хотела уже было вмешаться, но тут она решилась. — Подождите здесь, пожалуйста. Я проведу и отца Петера, и тогда позову вас, если он может сегодня подняться с постели, — добавила монахиня совсем тихо. — В конце концов, может, разговор с новыми людьми облегчит его страдание? Это безыскусно простое страдание острым камешком прокатилось по нервам Марцеля.
Курить захотелось просто нестерпимо, не потому что организм просил никотиновой добавки, из-за привычки не думать за сигаретой, просто чувствовать. Шванг, не надо настолько открыто плевать на правила, там была табличка «не курить». Шелтон, конечно, был дико умным, но некоторые вещи не понимал в упор. Никто не увидит.
Одна сломанная спичка, вторая, третья, наконец, вспыхнула ярким огоньком. Марцель покачал немного зажжённые сигареты и оттягиваю удовольствие. — Монашек тут на целый монастырь, человек пятнадцать. Они сейчас делами заняты. Это сестра Анхелика уже слишком старая, чтобы выполнять серьёзную работу. Вот она и дежурит у главных ворот. Так что забей. У меня всё под контролем.
Шелтон, а мне ведь придётся читать этого больного, да? — Ответ очевиден. «Не делай такие жалобные глаза!» Стратег, не слишком доверяющий мнению Марцеля, бдительно разглядывал окна монастыря и арки выходов, словно искал затаившихся монахинь. «Сначала я, конечно, попробую расспросить его по-своему, но шансы на полный удовлетворяющий моим интересам ответ оцениваю крайне низкие.
Тебе же потом будет хуже. Придется затирать лишние воспоминания в случае неудачи. — Переживу, — буркнул Марцель. Открыто демонстрировать перед Шелтоном слабость и нервозность не хотелось, но дрожащие пальцы выдавали его с головой. — В крайнем случае, ты ведь меня подлечишь. — Если ты заработаешь инсульт, конечно. Для всего остального, Шванг, есть аптека и обезболивающие.
Запрокинув голову, Марцель выпустил безупречно голубое небо облачко ментолового дыма. Тишина. Не было слышно ни цикад, ни птиц, одних, потому что еще утро, а других из-за того, что осень на носу. Вчерашняя не случившаяся гроза не считалась, она сошла бы разве что за последний привет уходящего лета. Через неделю-другую синоптики грозились такими дождями, что проселочные дороги должны были бы превратиться в сплошную грязь.
