Суперсовершенная невеста - Боб Олсен
Несмотря на то, что эти соображения заставляли его задуматься, они совершенно терялись на фоне необоримой силы её многочисленных прелестей. За три четверти часа до назначенного времени Бродерик уже стоял у дверей величественного особняка доктора Годдарда.
— Вы рано, — встретил его доктор.
— Разве? Ева дома?
— Да. Я передам ей вашу визитную карточку. Она спустится через несколько минут. Вы ведь любите шахматы, Бродерик, не так ли? Я сделал такой вывод, узнав, что вы представляли Принстон в последнем турнире по телеграфу с Оксфордом и Кембриджем. Я устроил так, чтобы вы сыграли с Евой сегодня вечером, если пожелаете того.
Бродерик едва удержал улыбку.
— Кто когда-нибудь слышал о женщине, умеющей играть в шахматы?
— Вчера вы усомнились в существовании совершенной женщины. Как и тогда, я отвечу — судите сами.
Он выдвинул из угла небольшой, изысканно отделанный столик с шахматной доской, инкрустированной квадратами из чёрного и светлого дерева. Фигуры были из слоновой кости, тончайшей резьбы. Доктор начал расставлять их на доске.
— Дайте‑ка вспомнить: ферзь на своём цвете, верно? Я так давно не играл, что почти всё позабыл. А, вот и Ева.
Взгляд Бродерика уже был прикован к зелёным портьерам, словно он не хотел упускать ни единого мгновения любования ее красотой. Они раздвинулись, и появилась она, даря новые поводы для изумления и восхищения. Теперь ее фигуру скрывали изящные складки платья в стиле ампир с высокой талией, что напоминало о средневековье, но при этом дышало элегантной аккуратностью современной моды. Ее руки и шея были обнажены. Пышные золотистые локоны были убраны в причёску, напомнившую ему шлем Минервы. Она склонила голову в поклоне, но не произнесла ни слова, опускаясь в кресло, придвинутое для неё доктором.
— Белые начинают и выигрывают, — усмехнулся Годдард; и она тут же ответила, выдвинув пешку от королевского слона.
Бродерик играл рассеянно, вяло, больше внимания уделяя лицу соперницы, чем её ходам. Но внезапно он очнулся, обнаружив, что один из его слонов стоит прямо на линии с её незащищённой ладьёй. Не проведя обычного тщательного осмотра других фигур, он резко двинул слона вперёд и снял ладью с поля. Ева мгновенно перегнулась через доску и сняла его пешку, поставив на ее место одного из своих слонов. Поскольку это ставило его короля под удар, Бродерику не оставалось ничего другого, как взять слона конем. Ева взяла коня ферзем, таким образом, оказавшемся на поле рядом с королем, но под защитой коня.
— Шах и мат! — рассмеялся доктор.
— Боже мой, и правда! Для меня подобное в новинку. Почти то же самое, что детский мат.
— Это модификация, которую Ева придумала сама. Ладья была оставлена просто как приманка.
— В следующий раз она не застанет меня врасплох.
Фигуры расставили заново, белые оказались на стороне Бродерика. После этого он уже не позволял себе рассеянности. Он начал с яростной агрессией, принёсшей ему славу в университетских матчах, но по-прежнему тщательно защищал каждую фигуру. Ева оборонялась, предугадывая его сложные комбинации с мистической прозорливостью провидицы и разрушая их с безупречной изобретательностью. Бродерик осознал, что встретил соперницу, достойную его мастерства; и на какое‑то время его захватил этот необычный поединок, оттеснив магнетическое очарование её красоты на второй план.
Он радостно почувствовал, что берёт верх, и чуть не выдал своё удовлетворение самонадеянным возгласом: «Мат через три хода!» К счастью для него, он сдержал этот неджентльменский порыв: Ева неожиданным разменом ферзей внезапно прорвала его линию атаки и заставила обороняться.
Бродерик сражался, словно загнанный в угол лев, и в конце концов сумел выбраться из опасной ловушки серией продуманных разменов. У него оставалось на одну фигуру больше, и он знал: любой равноценный обмен пойдёт ему на пользу. Наконец, после более чем часовой игры, он оказался в положении, когда у него оставались ладья и конь, а у неё — лишь одна пешка, защищавшая короля. Он переставил ладью на более выгодную позицию, хотя она и не угрожала королю соперницы. С видимым безразличием Ева сняла свою последнюю пешку с защиты короля и поставила её прямо на пути угрожающей ладьи. Не успел Бродерик убрать последнюю пешку с доски, как доктор Годдард хлопнул по столу и воскликнул:
— Пат! Она не может двигаться, и её король не под шахом. Ничья.
— Ну да, так и есть.
Он взглянул на Еву. На её лице не было победной улыбки. По блеску её ясных голубых глаз он понял: она, как и он, искренне любит игру и играет ради удовольствия, а не ради победы.
Годдард щёлкнул крышкой часов:
— Ого, Еве давно пора спать. Она, знаете ли, должна соблюдать режим. Мистер Бродерик не станет тебя более задерживать, моя дорогая. Если он захочет реванша, ты можешь дать ему шанс в другой раз.
Не говоря ни слова, она встала, поклонилась двум мужчинам и грациозно удалилась.
— Итак, — сказал Годдард, — каков вердикт?
— Или она определённо умеет играть в шахматы, или же я полный профан.
— Завтра, если пожелаете, вы сможете проверить её физические способности. Какой ваш любимый вид спорта на открытом воздухе?
— У меня три любимых: катание на коньках, плавание и теннис.
— Ева необыкновенно хорошо катается на коньках и плавает, но теннис подойдёт лучше всего. Скажем, завтра в три часа дня?
— Меня это вполне устроит.
Идеальная спортсменка
В ту ночь, в уединении своей комнаты, Бродерика осаждала целая вереница необычных мыслей и представлений, одни из которых были приятны, другие — тревожны. Он никак не ожидал встретить в женщине методичный ум шахматиста, и это лишь усилило ту незримую связь, что, как он чувствовал, привязывала его к ней. «Женщина, так играющая в шахматы, безусловно, сделает домашнюю жизнь мужчины привлекательной. Ему не придётся ходить в клуб ради развлечения».
Так он размышлял, показывая, что является истинным поклонником древней игры-войны.
Однако, хотя её мастерство в шахматах свидетельствовало, по его мнению, о незаурядном интеллекте, таинственная власть, которую, казалось, имел над ней приёмный отец, наводила на мысли о некой умственной несамостоятельности. Бродерик даже заподозрил, что её поражение спланировал именно Годдард, а Еву использовал лишь как человеческий инструмент для воплощения своих замыслов.
В его сознании вспыхнула мысль: он ни разу не слышал, как она говорит. Была ли она глухонемой? Точно не глухой, поскольку она немедленно
