Суперсовершенная невеста - Боб Олсен

Наконец она повернулась к нему с улыбкой и сказала:

— Простите мою кажущуюся негостеприимность, но я хочу напомнить вам, что мой отец очень строг и настаивает, чтобы я ложилась спать ровно в десять. Надеюсь, вы не обидитесь, ведь мы уже достаточно близкие друзья, чтобы быть откровенными друг с другом. И прежде чем вы уйдёте, пообещайте: в следующий раз вы принесёте свою скрипку.

— Но я играю лишь на любительском уровне.

— Мы оба любители — и потому ещё больше наслаждаемся искусством, ведь занимаемся им только ради удовольствия. По вашему пению я вижу: у вас душа музыканта. Вы принесёте скрипку и свои любимые произведения, правда?

— Если желаете. Можно мне навестить вас завтра вечером?

— Буду очень рада видеть вас завтра.

На следующий вечер Бродерик застал Еву в музыкальной комнате одной. Она поднялась с банкетки у рояля, чтобы поприветствовать его.

— Отец занят каким-то экспериментом и просит извинить его.

Ответом Бродерика был вежливый поклон, но он не стал утруждать себя какими-либо неискренними выражениями сожаления.

— Вижу, вы не забыли, — заметила она, кивнув на футляр с инструментом в его руках.

— Нет, я не забыл, хотя и очень робею играть в вашем присутствии. Пожалуйста, не будьте слишком строги в своих оценках, хорошо?

— Не думаю, что мне будет за что вас критиковать. Попробуем что-нибудь прямо сейчас? Я просто обожаю аккомпанировать, — и она взяла ноту «ля» на рояле.

Охваченный желанием произвести хорошее впечатление и вдохновлённый её безупречным аккомпанементом, Бродерик играл с блеском и пылом, удивившими даже его самого. Ева выражала своё восхищение самым убедительным образом — она то и дело просила его сыграть ещё.

В конце изысканного вальса Штрауса она воскликнула:

— О, как было бы чудесно под это танцевать! Жаль, что нельзя одновременно играть и танцевать.

— Вы любите танцевать?

— Очень люблю. Это моё самое любимое развлечение.

— Можно завести граммофон, — предложил он.

— И у нас есть запись этого самого вальса. Я поставлю её, а вы сверните ковёр.

Мгновение спустя граммофон заиграл размеренную мелодию, и Ева впорхнула в объятия Бродерика. Он не раз ощущал рядом женское тело, но Ева, без сомнения, была иной. Аромат её волос, легко вздымающаяся женская грудь, прикосновение пальцев к его руке — всё это наполняло его восторгом, чистым и пронзительным.

Если само её присутствие очаровывало его, то несравненное мастерство в танце попросту завораживало. Хотя он танцевал с непринуждённой свободой, не следуя ни установленным правилам, ни привычным па, она двигалась так, словно её мышцы управлялись теми же нервами, что и его.

Большие часы в холле пробили десять гулких ударов.

— Волшебный час, — улыбнулась Ева. — У меня есть сказочный крёстный, куда более строгий, чем у Золушки: он требует, чтобы я укладывалась на два часа раньше. Если я не послушаюсь, могу лишиться даров, которые он мне преподнёс.

Бродерик понял намек и откланялся.

Предложение

Ежедневные встречи вскоре стали делом привычки, а не договорённости. Хотя игра Евы в шахматы, её спортивные достижения, музыка и танцы поочерёдно очаровывали Бродерика, он вскоре обнаружил: больше всего ему нравится просто беседовать с ней. Казалось, не было ни одной темы в литературе, искусстве, науке или философии, интересной для него, с которой Ева не была бы хотя бы отчасти знакома. Он узнал, что она провела год за границей и свободно владеет французским, немецким, итальянским и испанским языками.

Однажды вечером разговор зашел о Джоне Стюарте Милле[4].

— Каково ваше представление об идеальном счастье? — спросила она.

Он пылко ответил:

— Мое представление об идеальном счастье — это держать вас в объятиях и прильнуть губами к вашим губам.

Поражённая и уязвлённая его кажущейся бестактностью, она нахмурилась:

— О, вы не могли так подумать. Это так недостойно вас.

Его охватило искреннее раскаяние.

— Нет, я не совсем это имел в виду. Но если вы попросите меня нарисовать картину рая, на ней будет небольшой бунгало в шесть комнат, где царит единственная совершенная женщина на свете. Там будет лужайка и сад, а ещё двое‑трое ребятишек, выбегающих встречать меня, когда я, уставший, возвращаюсь домой после трудового дня.

— Так уже лучше.

— О, это очень обыденно и приземлённо, я знаю, но я ужасно эгоистичен, и думаю, что величайшее счастье приходит к человеку через его дом и семью. А теперь скажите, каково ваше представление о счастье.

— О, у меня были такие возвышенные мечты — боюсь, совершенно неосуществимые и непрактичные. Если бы я смогла совершить что‑то действительно великое — что‑то, что стало бы благом для всего человечества, как, например, изобретение радио, — тогда я была бы по‑настоящему счастлива. Но, конечно, этому не суждено сбыться. Поэтому я делаю то, что в моих силах: получаю удовольствие, работая руками для тех, кого люблю. Хотите посмотреть мою мастерскую?

Предвосхищая его согласие, она провела его в небольшую комнату в задней части дома.

— Вот моя комната. Я считаю её более отражающей мою суть, чем спальня. Отец не позволяет мне иметь всё оборудование, какое я хотела бы, боясь, что я поврежу какую-нибудь из своих драгоценных частей тела, но я всё же умудряюсь кое-что делать из латуни и кожи.

Бродерик с интересом оглядел комнату. Он был поражен аккуратным порядком, тем не менее, не создававшим впечатления, что здесь редко работают.

Когда Ева увидела, что он остановился, рассматривая какой‑то предмет на верстаке, у неё невольно вырвался возглас. Второй взгляд объяснил причину: это был кожаный футляр для визиток с изящным тиснением. Бродерик изумился, увидев на нём собственные инициалы.

— О, я не хотела, чтобы вы это увидели. Я сделала его для вас. Завтра ведь ваш день рождения.

— Да, действительно. Я и сам забыл. Но как вы узнали?

— Из анкеты, которую вы заполнили для отца.

— Это, конечно, очень мило с вашей стороны. Даже не знаю, как мне выразить свою признательность. Можно я оставлю его себе?

— Да, с моими самыми добрыми пожеланиями.

— Спасибо. А теперь я хочу поговорить с вами о деле, чрезвычайно важном для нас обоих, — о том, что, несомненно, было у нас на уме всё это время, хотя мы старательно избегали об этом упоминать. Вы понимаете, о чём я?

— Вы имеете в виду предложение моего отца?

— Да, и я хочу дополнить его собственным предложением. В первую очередь, позвольте сказать, что я люблю вас очень-очень сильно, настолько, что не могу думать ни о чём другом. Затем я хочу спросить: согласны ли вы, по своей собственной воле, не думая об обязательствах перед вашим