Дипкурьер - Вадим Владимирович Денисов

Селезнёва внимательно меня выслушала, отбивая ритм пальчиками по столу.

— Да? Что ж, пусть посмотрит, сфотографирует с улицы нашу часовню… — весьма неожиданно отреагировала начальница. — Ну, продаст он Магде пару восточных романтических историй и корзинку с помидорами… Тем не менее!

Селезнёва подняла палец, и расслабившийся, было, начальник службы безопасности немедленно подтянулся. Благодушие и самоуспокоенность не способствуют карьере сотрудника дипмиссии.

— Но мы должны быть начеку, товарищ Горнага! — Катрин тихо хлопнула ладонью по столу. Ишь ты, научилась! — Поэтому посматривай за ним. Тебе ясно, Максим?

— Так точно, Госпожа Посол, — привычно повторил я формулу субординации.

Утро ожидаемо оказалось влажным и прохладным, после ночного дождя пахло мокрой листвой и свежевскопанной землей. Солнце, пробиваясь сквозь рваные облака, золотило капли на листьях старой оливы, растущего посреди двора. Под белоснежным навесом, растянутым над длинным дубовым столом, с которого ещё кое-где стекали тяжелые капли, царила своя, почти семейная атмосфера.

Хороший мы с Дино навес сделали. Капли воды и правда не попадают сюда даже в косой дождь с ветром, который может лишь шелестеть листвой за высокой каменной оградой, надежно защищаюшей территорию диппредставительства.

В углу стола, на застиранной до мягкости салфетке в мелкий синий цветочек, которую Магда принесла с кухни, стоял писк моды — «новенький старенький» патефон, тяжелый, с сияющим медным раструбом, совсем недавно купленный лично мной «для общего пользования». Пользуется им, в основном, наша хозяйка, Магдалена.

Современные пластинки патефон не проигрывает, а своей стальной иглой варварски нарезает заново, поэтому и пласты ему нужны соответствующие, толстые, с одной дорожкой.

Дикая вещь. И дорогая, как здесь дорог любой сложносочинённый агрегат, способный работать без электричества. Почему? Потому что призрачно всё в этом мире бушующем. Сегодня оно есть, а потом бац! И пару месяцев сидишь без него.

Екатерина Матвеевна сидела напротив, подперев подбородок ладонью, и ритмично покачивала кедом на босую ногу. Мы неспешно завтракали свежими круассанами и вареньем из крыжовника и постепенно наэлектризовывались ритмом рок-н-ролла и глубоким, бархатным баритоном товарища нашего Элвиса Пресли. Говорили негромко, словно боясь спугнуть очередной рифф или сбить с ритма невидимого бас-гитариста. Я прикрыл глаза: вот он, рядом, на Платформе, и прямо из США тех лет… Прописан в столице, конечно, в Замке Россия. Элвис Ааронович Преслин, уроженец города Тьюпело, Социалистическая Республика Миссисипи… Из динамика лился хриплый, страстный голос:

'Мои руки дрожат,

И коленки прослабли…

Не смотри, что во мне шесть с половиной футов,

Я заваливаюсь набок, как Пизанская башня!

И кого же мне благодарить за эту чёртову напасть?

О-о… Я влюблен! Я буквально потрясен!

М-м… О да, да, да!'

А сейчас на патефоне неспешно крутился новенький, сверкающая на утреннем солнце, огромный, как колесо от мотоцикла, пласт и звучал незабвенный, пробивающий до самой печёнки рок-н-ролл «All Shook Up»… Добыл я всё-таки свою хрустальную мечту.

Элвис замолчал с последним шипением иглы. Я дотянулся правой рукой, аккуратно взял за краешек ещё теплую от иглы пластинку и поменял сторону. Теперь король художественно закричал так, словно на него тоже снизошло какое-то просветление, идеальное для разогрева перед Вудстоком.

'Спали мой дом,

Угони мою тачку,

Выпей мой виски и расколоти любимый стакан…

Делай, что хочешь,

Но, милая, только не наступи опять

на мои голубые замшевые туфли!'

Селезнёва немного помолчала с мечтательным, отрешенным лицом, что-то безнадёжно прикидывая в уме, затем с тихим, почти театральным сожалением вздохнула и молвила, глядя куда-то поверх ограды в небеса переменной облачности:

— … А знаешь, мне бы хотелось хоть раз в жизни прокатиться на самом настоящем хиппимобиле… Чтобы салон был раскрашен психоделическими цветами в стиле «Flower Power» и знаками мира, а внутри стояла акустическая аппаратура, стойки для кальянов и бонгов, пахло сандалом и… травой, наверное. И чтобы он был набит битком — ошалевшей от ожидания кайфа шумной молодёжью свободных нравов… Это же старый микроавтобус «фольксваген»?

— Это «Булли», — откликнулся я, откладывая нож. — Один из первых гражданских минивэнов VW Transporter T2. Автомобиль концерна Volkswagen, производился с 1950 года и аж до 1975, но уже в Бразилии.

И не смог не сбиться на профессиональное, глухое ворчание:

— Вещь культовая, но несерьёзная, Катя. У американцев вообще нет нормальных рейсовых автобусов, это не просто несолидно, а какой-то позор! Могли бы «рамник» на базе грузовика собирать… Хотя бы для «международки». Делали же в своё время! И мы, и они. Великие вехи забываем. Угар НЭПа.

— Прекращай… — поморщилась Селезнёва, цепляя на переносицу угольно-чёрные, V-образные солнцезащитные очки и продолжая на отличном, почти безупречном американском английском, которым овладела еще в МГИМО. С таким произношением Катрин вполне могла бы работать в риелтерской фирме где-нибудь в бизнес-центрах Коннектикута.

— Я говорю тебе о романтике, о духе свободы в уходящей молодости, а ты мне, словно скуф какой-нибудь, о ржавых болтах и сварке. Эти «булли» сегодня вроде бы взад-вперёд катаются, на фестиваль возят?

— Челночат, — подтвердил я, подливая себе кофе. — Последний рейс будет через два часа, так что можешь ещё помечтать… Только помечтать! Потому что ничего подобного я допустить не могу. Чтобы русского дипломата затащили в салон с развратом, напоили каким-нибудь адским пойлом… Или ещё чего похуже. Скандал о русских развратниках будет на весь страницы местных газетёнок!

— Ревнуешь? — она игриво подняла бровь над темной оправой очков.

— С чего бы? Мне за державу обидно, — я сделал глоток кофе и кивнул на висевшую на спинке её стула джинсовую куртку Lee Rider.

— Ты скажи, где джинсуху крутую взяла? С такими-то… вышивками.

— Нравится? — она обернулась, с удовольствием провела пальцем по нашитым на спине разноцветным лоскуткам и бусинам.

— Вот наденешь, тогда и скажу. И всё же? Откуда?

— Магдалина где-то добыла. Говорит, у одного знакомого парнишки.

— А… — я фыркнул. — Значит, со своего пацана сняла. Бедный ребенок теперь ходит в чем мать родила.

— Ладно тебе, он же ещё маленький, детский размер! — не поверила Екатерина, с улыбкой наблюдая, как я забираю с тарелки ещё один круассан.

— Да ты присмотрись, присмотрись! — ухмыльнулся я. — Парень растёт, как на дрожжах! Вон уже почти с меня ростом.

— Ох, время летит… — покачала головой хипповая девушка, поправляя косичку с вплетенной в нее яркой ниткой.

— А он знает, что ты на его чёткую пацанскую куртку эти девичьи сердечки нашила? Ну, смотри, тебе базар держать… Да! Дерринджер с собой возьми.

— Зачем? — не поняла Екатерина. — Власти уверяют, что принимаются все меры