Шрам времени - Алекс Крэйтон

Страсть пришла не бурей, а теплом — густым, накопленным, долгожданным. И когда они наконец были рядом полностью, без барьеров, всё между ними будто расправилось — тёплое, живое, настоящее. Лида держала его крепко, будто боялась, что он исчезнет снова. А он отвечал, потому что впервые за долгое время чувствовал себя не беглецом во времени, а мужчиной, которого ждут.

Когда тишина накрыла их после, Лида лежала рядом, чуть касаясь его плеча ладонью. Не спрашивала ничего. Не искала подвохов. Только была — рядом.

— Спасибо, что пришёл вовремя, — прошептала она.

И Герман понял: тонкие ниточки, которыми она тянулась к своему мужу, сейчас тянулись уже к нему. И он держал их — аккуратно, но крепко.

Она провела своей ладошкой по его лицу и спросила:

— Коль, а откуда у тебя этот шрам на лице?

— На задание…под нож одного беспредельщика попал…случайно.— Герман лежал на спине гладя рукой по спине Лиду глядя в темноте в потолок.

Она поцеловала его в шею.

— Ты не спросил меня, чем я занимаюсь?!

— А чем ты занимаешься?

— Тебе это правда интересно или просто делаешь вид?

— Правда интересно, потому что делаю вид.— Он усмехнулся слегка ущипнув её за поясницу от чего она засмеялась.

Я работаю не на заводе, не в горисполкоме. Там… место другое. Оно носит кодовое название “Перепутье”.

Её голос стал ещё тише, но слова лились чётко, словесный рисунок будто выстраивался заранее. Герман слушал первые фразы, и что-то в мозгу — усталость, воспоминания чужой жизни — заставляло его подстраиваться под чужой темп и это начало мягко убаюкивать его.

— Это не какая-то химия или радиотехника в чистом виде, — продолжала Лида. — Это попытка понять, как ведут себя не только вещи, но и события, когда их “перекладывают” в иное положение времени. Мы — команда учёных, инженеров и техников — изучаем участки, где ландшафт, поле и, если можно так сказать, “плотность времени” меняется. Сначала мы научились находить такие места. Потом — формировать их так, чтобы они были устойчивы хоть пару секунд. Потом — увеличивать это время.

Она называла цифры неохотно, как будто боялась произнести их вслух, но всё же упоминала детали, которые делали рассказ живым: шум генераторов, запах озона, лёгкая дрожь в металлических конструкциях, когда включали коррекционные катушки.

— Первая была стация — “Горизонт” — это были простые наблюдения. Камни в яме меняли положение, но возвращались назад. Потом мы поставили в “мешок” — металлическую коробку — и обнаружили, что в ней появляются следы, которых раньше не было: царапины как от острых предметов, которые никто не наносил. Потом пришла “Эхо”-серия — мы добились, чтобы звук отдавало что-то, похожее на записанные старые голоса, совсем на секунды. Люди думали, что это помехи, а там — зацепки.

Она улыбнулась лёгкой, почти детской улыбкой, которая тут же исчезла.

— Самое важное: мы научились задерживать предметы в “слое”, — прошептала она. — На пару секунд, иногда минуту, иногда меньше. Вставляешь туда руку — и чувствуешь, что время идёт иначе. Сдвиг по ощущениям небольшой: часы будто замедляют ход, дыхание кажется тяжелей. Но объект, который прошёл через “слой”, возвращается изменённым. Это не фантазия — у нас есть протоколы: метки, радиосигналы, химические анализы. Мы увидели, что металл стареет по-иному. Бумага в этих пределах иногда приобретала запахи и пигменты, которых раньше не было… Как будто предмет собирал в себе микро-впечатления времени, где он побывал…—Её голос становился ровнее, отчётливее — машинная точность научной речи вдруг смягчалась тёплыми интонациями, когда она вставляла “мы” и “наши”.

Его дыхание стало глубоким и ровным. Лида на секунду посмотрела на него — на этот профиль, на щербатую линию шрама, на губы, чуть приоткрытые во сне. В глазах её ничто не дрогнуло. Она осторожно разгладила одеяло по его плечу, чтобы ему было теплее, и тихо встала.

Её шаги по комнате не были резкими. Она прошла в прихожую, закрыла за собой дверь и уселась у телефонного аппарата. Теперь её голос изменился: исчезла мягкость, уступив место хладнокровию и деловой точности. Это был голос человека, который умеет держать информацию и умеет отдавать точные указания.

Она коротко назвала номер. В трубке прозвучали механические щелчки — оператор, проверка. Лида говорила чётко, без эмоций, каждое слово — как отчёт:

— Подтверждаю: объект обнаружен. Объект находится на месте, состояние стабильное. Прошу отметить: субъект не осведомлён. Да. Проект “Перепутье” можно снова перезапускать. Возможна полная задействованность при подтверждении параметров. Повторяю: объект найден и может быть задействован. Ожидаю дальнейших распоряжений.—Она положила трубку, медленно, точно. В коридоре повисла та же тишина — но теперь она наполнялась чем-то тяжёлым, почти неуловимым: чувством, что обычный вечер только что пересёкся с чем-то большим, скрытым и опасным. Лида опустилась на стул, сложила руки на коленях, на мгновенье закрыла глаза — и вернулась обратно в комнату к спящему Герману. Укрыла его одеялом крепче, легла рядом, и прикоснулась к его волосам, словно прощаясь на ночь.

Он спал глубоко. Она смотрела на него минуту, потом медленно, едва слышно прошептала:

— Как долго я тебя искала…

И в этой фразе было и тепло, и стальная решимость. Тонкие ниточки между ними переплелись в тугой узел, от которого уже теперь было не оторваться.

Глава 8

Глава 8. Тень за периметром

Утром следующего дня Герман проснулся от звонка будильника и долго не мог понять, где он? Но память услужливо подсказала ему все последние события за истекшие сутки и он со вздохом осознал, что по прежнему находится в чужом времени да ещё и проживает по сути чужую жизнь. С кухни послышался звон посуды, Лида встала раньше него и походу готовила завтрак. Он встал с постели, оделся и прошёл в туалет, оттуда в ванную комнату и минут через десять заглянул в кухню. Лида в цветастом переднике, как раз со сковороды выкладывала в тарелку горячие оладушки. Увидев Германа она мило ему улыбнулась и проговорила:

— Доброе утро, Коля. Как спалось?

— Спал, как убитый.

— Ну ты скажешь тоже такое…Плохая примета.

— Я в приметы не верю.

— Ладно, садись завтракать. Твой