В тени двуглавого орла (СИ) - Тен Эдуард

Поднеся к глазам подзорную трубу, я скользнул взглядом по скачущим вдали всадникам и передал её цесаревичу.

— Твои мысли, Миша? — спросил я у стоявшего рядом сотника, не отрывавшего взгляда от трубы.

— Да как-то слабовато для нападения, Пётр Алексеевич. Всего три десятка, не больше, — протянул тот задумчиво.

— Костя!

— Здесь, командир! — ко мне подскочил командир разведки.

— Твои все здесь?

— Все, кроме троих в дозоре.

— Собери людей и будь наготове. Если подскочат, но атаковать не решатся — значит, отвлекают, хотят выманить охрану. В таком случае пойдёшь в атаку, но дальше полуверсты не заходить. Остановишься, если полезут — дашь пару залпов и немедленно отходишь.

— Точно, отвлекают, — прокомментировал Михаил. — Стоит Косте отвлечься, как главные силы ударят с другого направления.

Так всё и вышло. Атакующие, не доезжая до нас метров ста, открыли беспорядочную стрельбу. Они принялись кружить перед нашим строем с дикими криками и улюлюканьем, явно пытаясь спровоцировать нас на вылазку.

— Эркен, достанешь?

— Попробую, командир!

— У кого длинностволы, поддержите! Вдарьте разок по ним!

К Эркену тут же пристроились ещё трое стрелков. Прогре́мел почти одновременный залп. Двое всадников кубарем выпали из сёдел, а третий, лошадь под которым была убита, грузно шлёпнулся на землю. Горцы яростно крича и размахивая шашками подобрав раненых и убитых стали медленно отступать.

— Костя, вперёд!

Семнадцать разведчиков под его началом рывком вырвались из строя и, не пришпоривая коней, двинулись вслед за отступающим противником, точно выманивавшим их. Но едва они отдалились на сколько-нибудь значительное расстояние, как с тыла раздался крик: «Горцы! С тыла!»

— Перестроение! Фронт на тыл! — тотчас скомандовал Михаил.

Александр, охваченный азартом, инстинктивно рванулся было навстречу новой угрозе, но я резко преградил ему путь.

— Куда? — Он, возбуждённый, смотрел на меня непонимающим взглядом.

— Малышев! На левый фланг! Построение в две шеренги, для стрельбы с колена! Его — во вторую шеренгу, — я коротко кивнул на цесаревича, — и смотреть в оба! Выполнять!

— Слушаюсь! — отчеканил Малышев.

Цесаревич со своей охраной быстро занял место на указанном фланге. А тем временем на нас, оглашая воздух дикими криками, уже неслась лавина всадников, больше полусотни горцев. Я со своими ухорезами встал третьей шеренгой, готовясь стрелять стоя. Полностью доверив командование Михаилу, я замер в ожидании, терпеливо выцеливая, чтобы сделать верный выстрел.

Когда дистанция сократилась примерно до восьмидесяти метров, раздалась чёткая команда Михаила:

«Бей!»

Прозвучал залп. Передние ряды атакующих буквально смело. Всадники и кони рухнули на землю, превратившись в беспорядочную кучу. Воздух взорвался дикими криками, ржанием лошадей, воем и руганью. Отдельным всадникам, сумевшим прорваться сквозь этот хаос, тут же достался второй залп. Он был не таким стройным, но оказался не менее губительным.

И тут вдалеке, отчётливо слышимый сквозь гам боя, послышался знакомый свист и лихие крики. Это спешили донцы. Остатки горцев, человек тридцать, стали разворачивать коней, пытаясь уйти. Но не все. Два десятка отчаянных, видя новых противников, напротив, ударили в бока лошадей и с гиканьем ринулись навстречу казакам.

— Твою мать! — сквозь зубы выругался я. — Зря только людей положит.

В отдалении зазвенела сталь — это скрестились шашки и сабли. Схватка кипела уже далеко от наших позиций, и разглядеть её подробности не было возможности. Наша полусотня тем временем выдвинулась на контроль и зачистку.

Внезапно раздался тревожный крик: — Наследника ранило!

Меня будто подбросило на месте. Я кинулся к тому месту, где должен был находиться Александр, грубо расталкивая окружающих. Цесаревич сидел на земле, левой рукой прижимая к правому плечу окровавленный платок.

— Покажи! — жёстко приказал я.

— Уверяю вас, Пётр Алексеевич, пустяк. Лишь слегка задело, — голос Александра дрожал от возбуждения. В нём всё ещё горел азарт боя, который произвёл на него сильнейшее впечатление. Он не мог успокоиться.

Я отвёл его руку и, осмотрев рану, облегчённо выдохнул. Пуля действительно лишь прошлась по касательной, оставив неглубокую борозду. Кровотечение практически остановилось.

— Аслан, скорую помощь, живо!

Пока я обрабатывал и перевязывал плечо, цесаревич не издал ни единого стона, лишь изредка морщился от боли.

— С почином вас, Александр Николаевич, — подбодрил я цесаревича.

Александр поднялся, порывисто стряхнув пыль с полёвки.

— Куда? — остановил я его.

— Хочу посмотреть, что мы там натворили.

— Чуть позже, после зачистки. Рано еще.

Цесаревич вздохнул, покорно остался на месте и принялся следить за действиями бойцов. Воздух был густ от пороховой гари и тяжёлого, медного запаха крови. В ушах стоял гул: слышались резкие окрики десятников, сердитый голос Захара, торопившего прикончить раненых лошадей и разделать убитых. Я заметил вернувшегося Костю, и в тот же миг к нашему укрытию примчался хорунжий. Спешившись, он молодцевато подкрутил усы, глаза его горели азартом.

— Ваше императорское высочество! Заметили нападение на вас! Атаковали негодяев! Срубили четырнадцать горцев, пятеро ушли. Захвачены трофеи: лошади, снаряжение, оружие! — отрапортовал он, вытянувшись в струну и сияя от гордости.

— Молодцы, донцы. Примите мою благодарность, — кивнул Александр. — Составьте список отличившихся для представления к наградам.

Цесаревич скользнул взглядом по моему лицу и тихо спросил:

— Что-то не так, Пётр Алексеевич?

Я сделал шаг вперёд, и голос мой прозвучал холодно и жёстко:

— Хорунжий, а ты с какого перепугу атаковал, словно лопух первогодок? Без раздумья, без оглядки?

Хорунжий вспыхнул, будто фитиль поднесли к пороху. Его лицо залилось багровой краской.

— Господин полковник! Как вы смеете так разговаривать со мной⁈

Он хотел продолжить, но я резко пресёк его:

— Потери, хорунжий? Доложи потери!

Он запнулся, замер, и спесь с него разом слетела.

— Девять человек убито, трое ранено… У одного… правая кисть отрублена, — выдавил он уже почти шёпотом.

— Кому на хрен нужна такая победа⁈ — обрушился я на него, с трудом сдерживая ярость. — Это тебе не сусликов по степи гонять! Это волчары злые и голодные! Будь их хоть на десяток больше — вас бы всех здесь положили! Герой, твою мать! Будь у тебя хоть капля рассудка, этих потерь можно было избежать! Они вас вырубили, а не вы их!

— Савва! — крикнул я, не в силах более смотреть на поблёкшего хорунжего.

— Здесь, командир! — он возник будто из-под земли, спокойный и собранный.

— Наши потери?

— Трое ранены, легко. Перевязку сделали.

— Потери горцев?

— Тридцать четыре трупа. Костя доложил, что его бойцы подстрелили ещё четверых, когда те отбивались. Итого сорок один, с первыми тремя.

Я снова посмотрел на хорунжего. Тот стоял, потупившись, сжав бессильно повисшую шашку. Вся его удаль куда-то испарилась.

— Я же приказывал — от каравана ни ногой! — отчеканил я. — Приказ нарушил, людей положил. Слишком дорогая у тебя победа получилась.

Развернувшись, я пошёл к своему фургону, бросив на ходу:

— Савва, раненых на осмотр ко мне. Хорунжий, своих пришли.

Я занимался ранеными донцами. Лагерь шумел различными звуками. Все были заняты своими делами. Савва и Костя, дождавшись конца перевязки подошли и тихо доложили.

— Проследили за отходом горцев. Нашли их лагерь. Три разбитые телеги, две арбы. Двенадцать трупов. Пять женщин. От нас ушли два десятка. — Доложился Костя.

— Кто такие? — спросил я.

— Залётные, на нас нарвались случайно. Гуляют по этим местам две недели. Нападали на всех, кто попадался. В отряде сборная солянка: кабардинцы, лезгины и кумыки. Главарь некий Газал. Допросил двух раненых. Скончались от ран.