Красавчик. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Я сдержался: не выругался вслух.

Валентина выдохнула:

— Серёжа, так что ты мне дашь?

Её губы приблизились к моим губам.

Валентина упёрлась грудью в мои выставленные вперёд ладони.

— Сделаю тебе кофе, — ответил я.

Выпрямил руки — отодвинул Кудрявцеву от себя. Уронил на покрывало журнал, скрипнул пружинами. Чиркнул плечом по Валиной спине, уселся на кровати, коснулся босыми ногами пола.

— Налью тебе чашку кофе, — повторил я. — Ведь ты за этим ко мне пришла?

Валентина растерянно моргнула.

Я прикоснулся рукой к её плечу.

— Сегодня на пляже ты сказала, что обожаешь кофе, — сказал я. — Когда Нарек рассказал о том кофе, который я привёз из Владивостока. Я пообещал, что угощу тебя. Думаешь, я забыл об этом? Вот и не правда: помню. Как говорится, пацан сказал — пацан сделал.

Я подмигнул Валентине, снова улыбнулся и заверил:

— Сейчас всё будет, Валя. Без вариантов. Подожди пару минут. Я пока вскипячу воду.

Похлопал Валентину по бедру. Отправился в ванную комнату. Прихватил с собой эмалированную металлическую литровую кружку и кипятильник. На ходу взглянул за окно. Висевшие на балконе полотенца и плавки будто бы помахали мне вслед.

Я поставил на тумбочку рядом с Кудрявцевой чашку с кофе — над горячим напитком поднимался пар. Я уселся за стол: на единственный выделенный для жильцов нашей комнаты деревянный стул. Поставил чашку с кофе и перед собой.

— Вкусно пахнет, — сказала Валентина. — Чувствуется, что кофе импортный, дорогущий.

Она подняла на меня взгляд, улыбнулась. Валя всё ещё сидела на моей кровати (с прямой спиной, скромно прижимала друг к другу загорелые колени). Уже разгладила ткань сарафана на груди, поправила причёску. Кудрявцева сейчас не выглядела растерянной и недовольной. Скорее, казалась смущённой. Она постучала кончиками ногтей по обложке журнала «Советский экран», с которой на меня смотрели игриво блестевшие глаза Елены Лебедевой. Валя проследила за направлением моего взгляда — тоже посмотрела на лицо киноактрисы. Хмыкнула, накрыла его ладонью.

— Что вы, мужики, нашли в этой Ленке Лебедевой? — спросила она. — Не понимаю, зачем её вообще сунули на обложку журнала. Самое обыкновенное лицо. На него никто и не взглянул бы, если бы не эта родинка под губой. Не удивлюсь, если эту родинку ей приделали гримёры в театре. Теперь она её таскает на себе, чтобы хоть как-то выделиться из толпы.

Валя повела плечом — правая бретелька сарафана сместилась в сторону и едва не свалилась вниз.

— В кино кого угодно загримируют так, что она покажется красавицей, — заявила Валентина. — Подруга моей подруги общается со всеми этими киношниками. Она рассказывала, как эта Лебедева таскалась повсюду по съёмочной площадке за Вячеславом Тихоновым, когда снималась в фильме «Доживём до понедельника». Тихонов прятался от неё, как от сумасшедшей.

Кудрявцева бросила журнал на покрывало, придвинулась к тумбочке.

— Ещё подруга подруги рассказала, что во время съёмок «Три дня до лета» у Лебедевой было две дублёрши. Потому что фигура у неё — так себе. В сцене купания… в той, что в самом начале фильма… показали вовсе и не спину Лебедевой. Там только её лицо и шея. Потому и снимали её голой со спины, чтобы мужики в кинотеатре не поняли: им подсунули вместо Ленки дублёршу.

Валентина снова взглянула на меня, добавила:

— Подруга подруги сказала, что Лебедева на самом деле ужасно жирная: перед съёмками в кино её бока и живот под одеждой утягивали корсетом. Ещё у Ленки уродливый шрам на животе. Примерно вот тут он находится.

Кудрявцева чиркнула ногтем по ткани сарафана: по животу, чуть ниже своего пупка.

— В детстве Лебедевой сделали операцию, — сказала она. — Разрезали тут… всё. Шрам получился очень большой и уродливый. Лебедева теперь носит закрытые купальники. Перед мужиками она раздевается только в темноте.

Валентина усмехнулась, склонилась над тумбочкой и осторожно отхлебнула из чашки. Взглянула на меня — будто бы проверила наличие шрама на нижних кубиках моего пресса. Кончиком языка провела по нижней губе.

Заявила:

— Вкусно.

— Ну, так!.. — ответил я. — Контрабанда.

Усмехнулся, опустил взгляд на колени Кудрявцевой. Невольно задумался, похожи ли они на колени генеральской жены. Сунул руку в карман шорт и вынул оттуда белую ракушку (скафарку), погладил её большим пальцем.

— Валя, а ведь мы с тобой поступаем неправильно, — заявил я. — Ты не находишь? Спрятались вдвоём в комнате и за закрытыми дверями пьём кофе. Ни с кем не делимся. Как… скупердяи. Это же не по-товарищески!

Я посмотрел Кудрявцевой в глаза, покачал головой.

Сказал:

— Валя, бери свою чашку. Я прихвачу свою и банку с кофе. Поднимемся наверх и поделимся со всеми. Чтобы они не считали нас жадными эгоистами. Думаю, что у вас в комнате или у Порошиных есть кружка и кипятильник.

Растворимый кофе «Нескафе Голд» пришёлся по вкусу и взрослым представителям семьи Порошиных, и Рите. Только Василий и Серёжа обозвали напиток «горькой гадостью». Совместное распитие кофе показало, что комната пансионата тесновата для всей нашей шумной компании из девяти человек (даже притом, что двое из девяти — пятилетние дети). Поэтому вечером по пути на пляж мы уже подыскивали место для вечернего совместного времяпровождения.

Петин реванш не удался: я снова опередил его в заплыве к буйкам — на этот раз Порошин отстал от меня примерно на пять метров (его на полметра опередил даже Аркадий). Пётр объяснил своё очередное поражение тем, что он не спортсмен — больше «тяготеет» к искусству. Под вечер я всё больше времени проводил в воде или около кромки прибоя. С высоты своего роста осматривал пляж и отдыхавших на нём граждан; замечал, что многие обитатели пансионата рассматривали меня.

По возвращении с пляжа мы прогулялись по аллеям; прошли и мимо детской площадки, и мимо спортивной. После ужина огляделись на территории вокруг столовой. Ничего лучше, чем та небольшая площадь, что находилась напротив входа в жилой корпус, мы не обнаружили. Там было всё то, что мы искали: четыре расставленные полукругом скамейки и нерабочий фонтан, окружённый бетонным бортиком (который тоже можно было использовать в качестве посадочных мест).

Договорились, что встретимся около фонтана в девять часов вечера (когда отключат горячую воду). На этот раз я посетил ванную комнату первый, смыл с себя морскую соль. Повалялся на кровати, пока по очереди плескались в ванной Нарек и Аркадий. С балкона я увидел, что семья Порошиных заняла места на скамейках за четверть часа до оговоренного времени. Пётр принёс с собой гитару — я слышал, как он бренчал на ней: настраивал струны, будто бы готовился к концерту.

За две минуты до девяти к нам в комнату явились Валя, Рита и Василий. Женщины благоухали духами — им навстречу вышли щедро окроплённые одеколоном Давтян и Александров. Мои соседи по комнате вновь нарядились, точно на торжественное мероприятие: натянули на себя отутюженные брюки и рубашки, надели под сандалии носки. Я отправился на вечерние посиделки в «дневном» наряде: в бежевых найковских шортах, в белой футболке и в пластмассовых китайских тапках.

За кронами деревьев (над морем) алел на небе похожий на пожарище закат. Я подумал о том, что с балкона увидел бы не только эти красные отблески, но и само спустившееся к горизонту солнце. Мысленно пометил себе, что непременно полюбуюсь закатом с берега моря: в другой раз. Аркадий сегодня обмолвился, что рядом с пансионатом есть «неплохая» скала для подобных наблюдений. Он даже пересказал нам явно неправдивую историю о том, что именно на той скале героиня романа «Алые паруса» всматривалась по вечерам в горизонт: ждала, когда там промелькнёт алый парус. Александров признался, что услышал об этой скале ещё в поезде, по пути в пансионат. Рассказала ему о той достопримечательности женщина, которая отдыхала в пансионате «Аврора» уже не однажды.