Переезд (СИ) - Волков Тим

— Вот ведь, — вздохнул Алексей Николаевич. — Воевали, воевали с немчурой… А теперь вот, защищаем их.

— Не их, а Россию! Представляешь, если посла убьют, что начнется?

— Да уж… А фотографа я уже где-то видел! — Гробовский вдруг напрягся. — Ну да, видел… Где вот только…

— У нас, в ВЧК, — спокойно подсказал доктор. — Это Андреев, Николай, из фотоотдела. Друг Блюмкина и левый эсер.

— Да уж… Как я погляжу — спелись.

Как и предполагали приятели, фотограф вскоре ушел, забрав камеру и большой баул с одеждой. Шпионка же улеглась загорать, расстелив покрывало. В бесстыдном полосатом купальнике без рукавов. Вот повернулась… о чем-то поговорила с соседками… посмеялась…

— Погоди…

Высунувшись в чердачное окошко, Гробовский махнул кому-то рукой и вновь вернулся на место…

— Ага-а… Блокнотик достала… и карандаш… При всех, что ли, будет записывать?

— О, Иван Палыч! Может, она поэтессой представилась. Эта, как ее… Тэффи! Зинаида Гиппиус.

— Да уж, фантазии у нее хватит. Вообще, хорошо б было нашего человечка на ту крышу отправить.

Гробовский неожиданно рассмеялся:

— Ты, Иван Палыч, поучи жену щи варить!

На крыше, между тем появился еще один загоральщик — мускулистый парень в черных спортивных трусах и синей рабочей блузе.

— Товарищ Шлоссер! — узнав, ахнул Иван Палыч. — Что ж, снимаю шляпу. На этот раз, кажется, предусмотрели все.

Чекист тихонько засмеялся:

— А ты думал? Ну, кто запретит человеку отдохнуть в свой законный выходной?

Достав бутылочку пива, Шлоссер спокойно уселся рядом со шпионкой… Даже предложил ей сдать глоток — а та и не отказалась!

— Как бы она его с крыши не сбросила… — мрачно пошутил доктор.

— Не сбросит… Будешь монпасье?

— Давай…

Вечером Иван Палыч встретился с чекистами в бильярдной, неподалеку от Арбата. Иванов и Гробовский угрюмо тянули пиво. Доктор тоже взял кружечку. А что? На работу все равно не пускают.

— Ну? Что Шлоссер?

— Да что. Понаблюдал… — грызя соленую сушку, отозвался Валдис. — Девица — художница. В блокноте дела зарисовки… Портреты шаржи… такое все. Зовут Марта. Во ВХУТЕМАСе учится. Иногда фотографируется для журналов мод. С Андреевым познакомилась с полгода назад. Знает его, как классного фотографа.

— Да уж, фотограф он действительно классный, — вспомни бордельный альбом, Иван Палыч согласно кивнул.

ВХУТЕМАС… Высшие художественно-технические мастерские… Молодежи там много училось. Художники, архитекторы, скульпторы… мастера художественной обработки металла, керамики, росписи по текстилю, да много… То, что называется авангард.

В кружках пенилось пиво. Не очень-то свежее. Да и сушки были такие — не разгрызешь.

— Что же, выходит, обознались? — потер переносицу доктор.

— Не думаю, — Иванов сдул пену и закурил. — Максим сказал, она именно так и говорила — «маленькЭй», «звонкЭй». И еще. Студентки по имени Марта в московском ВХУТЕМАСе нет.

— Вот! Соврала же, — Иван Палыч азартно хлопну ладонью по столу. — Андреева надо трясти!

— Ага, потрясем.

Выпусти дым, Иванов еще больше заугрюмился и понизил голос:

— Подходил я к Андрееву… Так, в столовой… Хотел вызвать на разговор. Не вышло! А после обеда вызвал меня шеф. И так, знаете, заявил, что некая Марта, сотрудница английского посольства — личный агент начальника иностранного отдела ВЧК товарища Блюмкина. Проверку в отношении ее приказано прекратить.

Глава 20

Нужно было действовать на свой страх и риск. По крайней мере, пока что иного выхода из сложившейся ситуации не просматривалось. Эсер и англичане вполне могли начать действовать первыми… да они уже и начали! Атаки на лабораторию и фабрику — их рук дело. Ладно, англичане — их понять можно: открытые враги. Их чаяния — снова втянуть Россию в войну с Германией, похоронив Брестский мир. А вот эсеры… попутчики, блин…

Да, мир был «похабный», но хоть такой. «Новая» Советская Россия укреплялась — и это было видно. Строились новые заводы, причем — самые современные, открывались частные предприятия, кооперативы. НЭП, стараниями Иван Павловича (Артем) введенный года на три раньше, чем в старой реальности, приносил свои плоды, не давая стране скатиться в разруху. Объявили амнистию, поддерживали крестьянские кооперативы, кое-что отдали в концессию американцам, опять же — пораньше.

Поглядев на спящую супругу, доктор уселся на оттоманке и улыбнулся. Да, такими темпами скоро и Гражданская война закончится, тем боле, пленных чехов отправляли на Родину через Германию, их эшелоны не растянулись по всей Сибири, пленные не подняли мятеж. Пресловутый Адмирал Колчак же не имел там совершенно никакой поддержки, по всей Сибири приходили к власти коалиционные Советы из меньшевиков эсеров и большевиков. Были амнистированы кадеты и «октябристы», а о бывшем императоре никто и не вспоминал. Он и раньше-то никому не было нужен, тем более — теперь. Разыгрывать битую карту желающих не находилось, гражданин Романов давно уже не был нужен никому. Позабытый всеми, кроме своих верных слуг и доктора Боткина, свергнутый российский государь спокойно жил в Екатеринбурге, вместе с семьей и собственной личной охраной. О расстреле царской семьи в Совнаркоме пока даже не заикались, напрочь забыв про Романовых — и поважнее имелись дела.

Правда, кто-то из левых эсеров и сторонников ультрареволюционера Троцкого как-то подняли вопрос о необходимости применения превентивных мер, «дабы бывший царь не стал знаменем 'белых». На заседании Совнаркома Владимир Ильич высмеял их со всей присущей ему едкостью, и даже Лев Давыдович не нашелся, что ответить, а ведь обычно он за словом в карман не лез.

Видя возрождение России, все больше людей переходило на сторону «красных», в Красной армии уже служило больше царских офицеров, чем у всех «белых» вместе взятых. Все «бывшие» целиком поддерживали ленинцев или «новых большевиков», как их стали называть, влияние Троцкого в армии падало с каждым днем. Конечно, все понимали, что Лев Давыдович нанесет ответный удар… Для пригляду за ним было создано тайное совещание, которое возглавил надежнейший и преданный большевистской партии человек — товарищ Сталин.

Все делалось не само собой — Иван Палыч (Артем) каждый Божий день прикладывал к этому руку. Убеждал, гнул свою линию… в беседах с тем же Семашко, с Лениным, Дзержинским…

Самая большая опасность для молодого государства сейчас исходила от левых эсеров и англичан. Опираясь на латышских стрелков, поднять мятеж, свергнуть правительство, вновь втянуть Россию в войну с Германией — таков был их план. Доктор и его ближайшие друзья это видели и понимали, а вот многие в Совнаркоме — не верили!

Яков Блюмкин? Надежнейший товарищ! Латыши — верные правительству войска! Не верили. Не хотели верить. Или начали вести свою игру. И выход оставался один — действовать самим, на свой страх и риск!

Эта реальность была другой, она формировалась прямо на глазах и вполне могла скатиться к войне с Германией. После убийства Мирбаха.

Да, нужно было действовать! И следовало торопиться: ходили упорные слухи о возможном приезде в Москву известного эсеровского террориста Бориса Савинкова. Да что там Савинков! Лидер левых эсеров Мария Спиридонова, ранее поддерживающая большевиков, открыто вернулась к своим старым идеям.

— Ты что так рано-то? — приоткрыла глаза Анна Львовна.

— В лабораторию, — обернувшись, Иван Палыч погладил жену по плечу. — Спи, спи, рано еще.

— Ты ж выходной! — вспомнила вдруг супруга. — Еще на целых два дня. Или что — вызвали?

— Сам пойду. Ну, не могу я, Аннушка, без работы!

— Я тоже не могу…

Улыбнувшись, Анна привстала и обняла супруга, крепко поцеловав в губы. Доктор тут же подался на ласки… Шелковая ночная рубашка, производства фабрики имени Бабушкина, скользнув с плеча, упала на пол…

— Какая ты у меня красивая! — целуя жену, восхищенно прошептал Иван.