Переезд (СИ) - Волков Тим

— Александр Петрович… — он с трудом нашел слова. — Это… это замечательные новости.

— Какие уж там новости — это эпоха! — не унимался Воронцов. — Когда вы сможете заехать? Нужно обсудить, с каких пациентов начать…

Договорившись о встрече, Иван Павлович положил трубку. Но радость довольно скоро сменилась задумчивостью.

Эти успехи, эти спасенные жизни — все это висело на волоске. Все это могло в одночасье рухнуть, если завтра на заводе Михельсона грянут выстрелы и страна погрузится в кровавый хаос борьбы за власть. Его лекарства, его протезы станут никому не нужны в аду междоусобицы.

Заводской двор, обычно оглашаемый грохотом станков и свистками паровозов, сегодня гудел по-иному — возбужденным, приподнятым гулом сотен человеческих голосов. Повсюду висели красные полотнища с лозунгами, у дощатой трибуны, сколоченной наспех у стены цеха, толпились рабочие в промасленных спецовках, красноармейцы, партийные активисты. Воздух был заряжен ожиданием.

Еще бы — такой гость ожидался!

Иван Павлович стоял у края толпы, вглядываясь в каждое женское лицо. Он знал эту дату. Знакомый до тошноты страх сжимал горло. 30 августа. Завод Михельсона. Ленин.

Семашко, стоявший рядом, сиял.

— Видишь, Иван Павлович, как народ ждет? Самый подходящий момент, чтобы рассказать о наших успехах с пенициллином и наработках с протезами! Ильич должен знать, какие прорывы совершает наша наука!

Иван Павлович кивнул, едва слыша Семашко. Взгляд доктора сканировал толпу, выискивая невысокую фигуру — теперь, благодаря ему, зрячую Фанни Каплан. Там же, в толпе, были и люди Валдиса — доктор сделал намек на то, что возможны всякие эксцессы. Да и без Ивана Павловича это было понятно. Поэтому охрану усилили.

«Фанни. Где же ты?»

Он мысленно прокручивал их последний разговор в палате, ее полные ненависти слова. Она здесь. Точно должна быть тут. Он чувствовал это кожей. Она не могла не быть здесь.

— Товарищи! Внимание! — раздался чей-то голос из репродуктора. — Сейчас к нам приедет Владимир Ильич!

Толпа зашевелилась, зааплодировала. На улице послышался шум мотора. Иван Павлович увидел, как к подъезду подкатил автомобиль. Из него вышел невысокий, крепко сбитый человек в кепке и темном пиджаке. Ленин.

Он быстрым, энергичным шагом направился к зданию завода, сопровождаемый группой товарищей. Толпа расступалась, приветствуя его. Видимо главную речь решили организовать все же не на улице, а внутри.

Иван Павлович, не отрываясь, проследил за ним, одновременно пытаясь охватить взглядом периметр. Ничего. Ни тени. Никакой Фанни Каплан. Только восторженные, улыбающиеся лица рабочих.

«Неужели… не придет? — пронеслась безумная надежда. — Может, история уже изменилась? Может, Фани арестовали? Погорела на чем-то другом? Или она передумала?»

Ленин скрылся в дверях завода. Торжественное собрание должно было начаться внутри. Толпа медленно начала расходиться, потоки людей устремились вслед за вождем.

Иван Павлович остался стоять во дворе, чувствуя странную опустошенность. Облегчение от того, что выстрелов не произошло, смешивалось с леденящим душу вопросом: а что, если она здесь, но он ее просто не узнал? Что, если она уже внутри, ждет своего часа?

Душный, пропитанный запахом машинного масла главный сборочный цех завода Михельсона давно не видел такого большого количества людей. Под высокими сводами, где обычно грохотали станки, теперь стояли, теснясь, сотни рабочих. Тряпичные флаги с лозунгами «Вся власть Советам!» и «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» свисали с балок, колышась от сквозняков.

Иван Павлович, протиснулся внутрь.

В дальнем конце цеха, на импровизированной трибуне из ящиков, уже стоял Владимир Ильич Ленин. Невысокий, крепко сбитый, в темном пиджаке. Он что-то оживленно говорил подошедшим к нему заводчанам, его характерные черты оживлены, глаза прищурены, он быстро жестикулировал.

— Товарищи! — его голос, хрипловатый, но невероятно энергичный и цепкий, перекрыл гул толпы. Наступила тишина, напряженная и полная ожидания.

Иван Павлович замер, прислонившись к холодной станине токарного станка. Он слышал слова, но мозг его отказывался их воспринимать, продолжая прочесывать ряды собравшихся. Вон там, у колонны… нет, это не она. Вон в проходе… тоже нет.

— … нам говорят, что Россия не выдержит! — Ленин взмахнул кулаком. — Буржуазные спецы и прихвостни белогвардейщины вопят, что мы ведем страну к пропасти! Что без помещиков и капиталистов хозяйство рухнет! А я вас спрашиваю, товарищи: разве вы, рабочие, не есть хозяева этой земли? Разве ваши руки, ваш мозг — не главная производительная сила?

Толпа ответила рокотом одобрения.

— Им нужна старая Россия! Россия лапотная, темная, покорная! А мы строим Россию новую! — Ильич сделал паузу, его взгляд скользнул по лицам перед ним. — И чтобы ее построить, нам нужна передовая наука. Нужны свои инженеры, свои ученые! Не за страх, а за совесть работающие на благо трудового народа!

В этот момент Иван Павлович увидел его. Не ее. Другого. Мужчину в такой же, как у всех, рабочей блузе, но с бледным, нездоровым лицом. Он стоял в двадцати шагах от трибуны, слегка в стороне от основного потока людей, и его правая рука была засунута за пазуху. Во все позе незнакомца, в его взгляде, прикованном к фигуре на трибуне, была какая-то неестественная, звериная собранность.

Сердце Ивана Павловича упало.

«Не она. Другой. Другому поручено совершить роковой выстрел!»

— Вот к примеру. Мы создаем новую, советскую медицину! — гремел Ленин. — Которая будет служить не кучке богачей, а миллионам трудящихся! И я знаю, что среди вас есть герои труда, которые…

Иван Павлович уже не слушал. Он видел, как рука мужчины медленно, чтобы не привлекать внимания, показалась из-за пазухи, сжимая темный… револьвер.

Расстояние до незнакомца было непреодолимым. Толпа, плотная, как стена, отделяла Ивана Павловича от убийцы. Он не успеет.

Но он все равно рванулся с места, отчаянно расталкивая людей, не видя ничего, кроме поднимающегося ствола.

— … обязательно победим! — закончил Ленин свою фразу.

Не успеет! Черт! Сейчас выстрелит. И точно не промажет, а тогда… ход истории пойдет под откос.

В этот миг, из самой гущи рабочих, стоявших прямо за спиной у бледного человека, резко выдвинулась невысокая фигура в засаленной фуфайке и кепке, нахлобученной на самые брови. Движение было молниеносным и точным. «Рабочий» рванулся не к трибуне, а к убийце, и изо всех сил ударил снизу по руке, в которой было оружие.

Грохот выстрела оглушительно прокатился под сводами цеха, заглушив на мгновение все звуки. Но рука стрелка была уже выброшена вверх. Пуля, предназначенная Ленину, с визгом ударила в металлическую балку где-то под потолком, оставив на ней свежую зазубрину.

На секунду воцарилась оглушительная тишина, а потом цех взорвался. Стрелка сбил с ног, его револьвер отлетел в сторону. Его скрутили, подняли над толпой. Крик, рев, суматоха.

Иван Павлович, замерший в десяти шагах, не сводил глаз со «спасителя». Тот стоял, тяжело дыша, отвернувшись, пытаясь скрыться в нахлынувшей волне людей. Но в этот момент чей-то толчок, чья-то рука сорвала с его головы кепку.

Иван Павлович увидел коротко остриженные, но несомненно женские, темные волосы. И знакомый, бледный профиль.

Это была Фанни. Переодетая в рабочего.

Их взгляды встретились на мгновение — потрясенный, неверящий взгляд доктора и ее — напряженный, полный какой-то странной, торжествующей горечи. Она что-то крикнула ему сквозь нарастающий гам, одно слово, которое он на этот раз разобрал:

— Видите⁈

Потом она резко развернулась и растворилась в беспорядочно мечущейся толпе, словно призрак, будто и не было ее никогда.