Патруль (СИ) - Гудвин Макс

— Ротный сказал доложить, как только я полиграф пройду. Докладываю: младший сержант полиции Кузнецов полиграф прошёл.

А это ты что ли Кузнецов⁈ — воодушевился помощник дежурного.

— Я, получается, — кивнул я.

— О, заходи, заходи! — и он встал и открыл мне дверь, впуская меня в дежурку.

В ДЧ ОВО не было ничего примечательного: длинный узкий стол, на котором едва помещались моноблоки компьютеров и тонкие клавиатуры с мышками, микрофон для рации с кнопкой активации, телевизор, работающий без звука, и отдельные мониторы, смотрящие глазами камер по периметру. Было пару кресел для дежурного и помощника, и комната отдыха дежурного с выглядывающей из неё кушеткой. А также закрытая дверь оружейной комнаты, сданная на сигнализацию, как и положено ближайшему отделу ОВО — в случае с Кировским, Советский же прикрывал Октябрьскую и наоборот. Зарешоченное и тоже тонированное окно.

— Садись, рассказывай, как тебя приняли⁈ — добродушно и чуть ли не силой он постарался усадить меня на кресло, сам же садясь на другое.

И я, понимая, что, то что я сейчас скажу, будет рассказано всем вокруг, старался подбирать слова.

— Да ничего особенного. По пути домой взяли, два опера в гражданке вежливо попросили проехать с ними, показали ксивы, а на квартире меня уже ждали все.

— И чё, и чё, они прямо у тебя в карманах наркоту нашли?

— Я б с тобой не беседовал. Нашли на съёмной хате, где помимо меня ещё люди живут, первым делом подумали на меня, но, благо, всё разрешилось, и доказали, что это не мой свёрток.

— Понятно, — как-то даже грустно произнёс старшина, он хотел что-то по-острасюжетней, — А в тюрьме не прессовали?

— Ну, только если считать лампочку не гаснущую на потолке в ночи. А так, что меня прессовать — я сразу сослался на 51-ю… — выдал я максимально лояльную правду.

— Слушай, ну понятно. А на детекторе лжи что спрашивали?

— Употреблял ли я когда-нибудь наркотики, — ответил я. — Мой ли свёрток был.

— И что ты ответил?

— Скучно ответил: не моё, не употреблял.

— Ну да, скучно. Сейчас всех через полиграф проводят, половина молодёжи сыпется на таких вопросах.

— Ну, я не они. Никогда не употреблял. И даже закон не нарушал. Скучно, короче, живу и всем так советую, — произнёс я. — Слушай, а может, кто-нибудь меня подвезти на Макрушино?

— А чё сам? — спросил у меня помощник дежурного.

— Да менты деньги вынули, — отшутился я легендарной байкой жуликов.

— Ну, давай попробуем, — выдал он и нажал кнопку под микрофоном. — 311-й, Казанке?

— Слушаю тебя. — ответили ему из радиоэфира.

— Ты где по месту?

— Златоводск I, — ответили ему снова, — имея в виду вокзал, ЖД или авто.

— Заедь, — попросил старшина.

— Принято.

И через минуты три в дежурку постучался старший экипажа — это был тоже старшина, тот, которого я поменял на буйном хозоргане в прошлую смену.

— Отвези парня на Макрушино? — попросил старшина старшину.

На лице старшего одиннадцатого экипажа выступило недоумение, он, возможно, хотел сказать, что он так-то не такси, но тут он увидел меня.

— О, дарова, — пожал он мне руку. — Это же ты на Киевской, 13, хозоргана мордой в пол ткнул?

— Ну да, на прошлой смене, — кивнул я.

— Живут же люди, я туда час долбился перед тем, как третьего выставить, а потом охраняли десять часов, — покачал головой старший ГЗ.

— Он ещё только что и из пресс-хаты ОСБ откинулся, — вставил свои пять копеек помощник дежурного.

— Что, правда? Так это ты кого с весом взяли?

— Всё не так было. Вес был не у меня, а на месте, в котором я иногда бываю, и не было никакой пресс-хаты. А моя невиновность доказана в суде, — последнее я приврал, всё потому, что в суде не смогли доказать мою причастность. Вернее, по словам Каца, мне очень и очень повезло.

Но если я собираюсь продолжать работать в этом коллективе, эту историю я должен буду повторять раз за разом, пока очередной стажёр Бахматский снова не уснёт на картонке, или не удосужится учудить чего-нибудь инфоподавляющего. И только тогда они все перестанут судачить обо мне и станут говорить о другом.

Можно было, конечно, шикать на всех, мол, я не хочу об этом говорить, но это то же самое, что расписаться в том, что ты, мало того что виновен, так ты ещё и не раскаиваешься. И как там сказала болеющая следователь? «Может продолжить осуществлять преступную деятельность…»

Чем меньше эмоций я буду вкладывать в этот казус с подбросом, тем раньше всё это забудется.

— Ну, бывает, — пожал плечами старшина. — Они такие же менты, как и мы, у них тоже АППГ есть, может, вербовать тебя хотели, чтобы ты стучал на своих. Странно, кстати, что тебя так быстро отпустили.

«Отлично», теперь я не барыга — теперь я барабан ОСБ…

— Тогда бы никто не узнал о подбросе, я бы пришёл на смену и тихо подглядывал за всеми. Лучше всего, конечно, не меня вербовать, а помощника дежурного, — выдал я антикриз, хитро глянув на усатого старшину.

— Всё, Штрилицы, дуйте отсюда на Макрушино! А то район в опасности! — начал дежурный, буквально руками выпроваживая нас из дежурки.

Без особых разговоров меня подвезли до дома. Где я поднялся на четвёртый этаж и, открыв незапертый «предбанник» — огороженный отсек коридора перед дверьми, — прошёл к своей съёмной квартире и постучался в дверь.

И мне открыли быстро, очевидно ожидая кого-то другого. На пороге стоял Лёха (скелет — кожа до кости) в семейных трусах и смотрел на меня будто я вернулся с того света, его детские глаза округлились, и даже рот открылся.

— Лёшь, кто там? — произнёс мне из его комнаты уже знакомый мне женский голос.

— Это… Слав, я сейчас тебе всё объясню… — начал Алексей как-то сбивчиво, неуверенно. — Мы думали, что ты ещё в тюрьме, мы хотели…

— Лёх, давай потом, — произнёс я. — Мне бы в гражданку переодеться. А то я воняю камерой.

Я скинул обувь и шагнул в комнату, и тут мой взгляд упал на кровать Алексея, на ней лежала с испуганным взглядом, пристёгнутая моими наручниками к батарее, Дашка.

— О, привет, — беззлобно улыбнулся я.

— Слав, мы хотели тебе сказать сразу, как тебя отпустят. Мы просто очень за тебя переживали и выпили чуть лишнего, — начала Дарья.

— Уф, ребят, ну тогда совет вам да любовь. Тут я жить всё равно не могу, мне сюда наркотики подбрасывают. Поэтому, Лёх, отцепи-ка мои браслеты, а я соберусь да поеду.

— Куда? — не понял Лёха.

— А меня, Лёх, переводят же… Сказали, что теперь за свои косяки и блядства, я буду пингвинов охранять где-то в МОВО у Моря Лаптевых.

— Слушай… — примирительно развёл руками Лёха.

— Не… Спасибо, конечно, но в МЖМ я как-то не участвую, хотя, Дашка, ты сегодня выше всяких похвал! — пошутил я.

А что ещё остаётся — морду бить товарищу по учёбе и структуре, из-за девушки, которая не знает, с кем ей лучше? Лёха-то тут точно не при чём, у него девушки на памяти Славы давненько так не было. Дашка тоже не виновата особо, она давно наручники хотела попробовать, а я всё отказывал.

Я же сам хотел завязать со Славиным гаремом, так оно и получается, как-то само собой потихонечку. Да я и сам хотел ей сказать про то, что у меня список в телефоне, чтобы не очаровывать девчонку ещё больше своей персоной. И как я сказал Ире, дружба она важнее любви. Поэтому и с этими двумя персонажами моей личной сказки я попрощаюсь, как с друзьями.

«Глядишь, и настроение в будущем появится к ним заглянуть с наручниками», — пошутил я сам себе, точно зная, что не буду этого делать никогда. Ибо собственник позволяющий себе больше чем позволяю другим. Короче, унывать особо незачем. И, переодевшись в костюм СССР, я первым делом уложил свою уставную обувь в сумку, потом уложил сверху форму, чтоб не мялась.

И, встав, осмотрев сумку, произнёс:

— Лёх, я всё забирать пока не буду, вещмешок и зимнюю форму я после заберу? Добро?