Тени зимы (СИ) - Волков Тим

Машина рванула с места, оставляя за собой шлейф выхлопа и дымящиеся руины склепа.

Войдя в здание школы, они застали Веру Николаевну как раз за проверкой тетрадей в пустом классе. Увидев неожиданных визитеров — Гробовского и взволнованного Ивана Палыча, — она на мгновение замерла, но затем поднялась навстречу, сохраняя врожденное достоинство.

— Господа… то есть, товарищи? Чему обязана столь неожиданным визитом?

— Вера Николаевна, нам срочно нужна ваша помощь, — без предисловий сразу же начал Иван Павлович, вынимая из кармана письмо.

— Какая именно помощь?

— Лингвистическая.

Он положил треугольник бумаги на учительский стол.

— Это написано на немецком. Нам нужен перевод. Вы сможете?

— Немецкий? — женщина замялась. — Я знаю его, но не так хорошо конечно, как французский, однако все же… Мой отец считал его необходимым для образования.

— Вопрос по одному расследуемому делу, так что…

— Понимаю, — кивнула Вера Николаевна. — Конфиденциальность?

— Именно, — кивнул Гробовский.

— Насчет этого не переживайте.

Вера Николаевна взяла письмо, ее тонкие пальцы аккуратно развернули лист. Она на мгновение задумалась, вглядываясь в текст, шепотом пробуя перевести первые фразы.

— Это… это весьма специфический текст. Не литературный. Скорее… технический? Или… инструкция?

— Переводите пожалуйста, Вера Николаевна, — мягко попросил Иван Палыч. — Каждое слово важно. Как получится. Нам главное суть уловить.

— Можно я письменно, на листике? Мне так удобнее будет.

Иван Павлович и Гробовский кивнули одновременно.

Женщина взяла со стола карандаш и чистый лист бумаги и, присев за стол, принялась за работу. В классе стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом ее карандаша и сдержанным дыханием. Гробовский не сводил с нее взгляда, а Иван Палыч нервно прохаживался у окна, поглядывая на играющих во дворе детей.

Наконец, Вера Николаевна отложила карандаш и подняла на гостей взгляд. Ее лицо было бледным и серьезным.

— Готово. Но, предупреждаю, я не специалист.

— Ничего страшного! — первым схватил лист Гробовский и погрузился в чтение.

Иван Павлович не выдержал ожидания, встал рядом, тоже принялся читать.

Для господина Хорунжего. Лично.

Приветствую Вас.

Наши общие знакомые из деловых кругов Берлина передали Вам, как мы полагаем, наш скромный аванс в размере пяти тысяч царских червонцев. Убедительная просьба — считать эти средства не оплатой, а знаком доброй воли и гарантией наших серьёзных намерений.

Теперь к сути нашего предложения.

Мы заинтересованы в дестабилизации обстановки на ключевых транспортных артериях бывшей Российской Империи. Нас не интересуют мелкие стычки. Нам нужен громкий акт, который надолго парализует движение, вызовет хаос или убьет важную персону и продемонстрирует слабость властей. Что именно свершить мы решим сами.

В Вашем распоряжении, как нам стало известно, появился специалист исключительной квалификации. Его таланты нам подходят.

Мы предлагаем Вам сумму в пятьдесят тысяч золотых рублей за выполнение одной, но масштабной задачи. Конкретный объект для ликвидации будет сообщён Вам дополнительно, за день до операции, через надёжного курьера. Это мера предосторожности, которая гарантирует успех, а также нашу с Вами безопасность.

Полученный вами аванс — это доказательство наших возможностей. Остальная сумма будет ждать Вас в условленном месте после выполнения задачи. Срок на подготовку — две недели.

Не сомневаемся, что Вы — человек дела, а не слова. Деньги и хаос открывают дорогу к новой, сильной России, свободной от нынешних узурпаторов. Или к личному благополучию где-нибудь в благодатных краях — это уж как Вы сами решите.

Ждём весточки через привычный канал. Не подведите.

С глубоким уважением и надеждой на сотрудничество,

Ваш партнёр из Германской Империи.

Берлин.

Февраль 1918 года.

Повисла долгая тягучая пауза.

— Иван Павлович… — наконец выдохнула Вера Николаевна, с трудом уже сдерживаемые эмоции. — Это же… Это же государственное преступление! Измена!

Иван Палыч тяжело вздохнул, подошел и положил ей руку на плечо, заставляя встретиться с ним взглядом.

— Вера Николаевна, вы должны взять себя в руки. Мы как раз этим занимается. А вы — ничего не видели и не слышали. Ни слова никому. Иначе… — Он не договорил, но она все поняла.

— Конечно… конечно, Иван Павлович. Я… я все понимаю. И я искренне надеюсь, что вы их поймаете.

— Я тоже, — тихо ответил доктор.

— Поймаем! Уж не сомневайтесь! — бодро ответил Гробовский, пряча листок с переводом в карман.

Иван Палыч, оторвав взгляд от зловещего письма, случайно заметил на подоконнике у Веры Николаевны небольшой глиняный горшочек. В нем цвели, вытянувшись к слабому мартовскому солнцу, несколько нежных, поникших цветков. Их лепестки были пронзительно-синего, почти ультрамаринового цвета, с ярко-желтой сердцевинкой.

— А это что у вас красота такая, Вера Николаевна? — спросил он, чтобы хоть как-то разрядить тягостную атмосферу и отвлечь девушку. — В марте цветы… Редкость.

Вера Николаевна, все еще бледная, с тоской посмотрела на горшок, словно ища в нем утешения.

— Это пролески, Иван Павлович. Голубые подснежники, их еще называют. — Она нервно провела рукой по прохладному стеклу окна. — Купила у старушки Маланьи, что в избушке на краю села, у старого кладбища, живет. Знаете такую?

Иван Палыч кивнул. Знал. Бабка Маланья была известна всем — и как травница, и как блаженная.

— Так вот, — Вера понизила голос, словно делясь страшной тайной. — Она говорит, что эти пролески — особенные. Говорит, что семена ей еще мать-полька перед смертью завещала, из-за границы. И что больше ни у кого во всем уезде таких нет. Только у нее. Я думаю это и в самом деле так. Гляньте, какие красивые! Правда… они пахнут, знаете, не как весна, а чем-то холодным, металлическим… Мне от этого запаха не по себе, но красиво же…

Она замолчала, снова глядя на синие цветы с странным, смешанным чувством восхищения и тревоги.

— И вправду красивые, — кивнул доктор.

— Некогда цветы разглядывать, — шепнул Гробовский. — Пошли. Есть дела поважнее.

В комнате в «Гранд-Отеле» царили сумерки. Иван Палыч щелкнул колесиком зажигалки, и мягкий свет керосиновой лампы выхватил из тьмы озабоченное лицо Гробовского и смятые на столе листы.

— Ну, доктор, — сипло произнес Алексей Николаевич, потирая виски. — Теперь картина складывается. Весь этот сыр-бор, все эти взрывы — не диверсии ради диверсий. Это были пробы. Хорунжий тестировал своего «Профессора», как стрелок перед боем проверяет винтовку. Заодно и своим хозяевам из Берлина демонстрировал. Видал, что пишут?

Гробовский взял письмо, прочитал:

— «В Вашем распоряжении, как нам стало известно, появился специалист исключительной квалификации. Его таланты нам подходят», — он поднял взгляд на доктора. — «Таланты»! Тьфу!

— И заплатили ему за эти «пробы» по-царски, — мрачно добавил Иван Палыч. — Пять тысяч червонцев авансом… это лишь за пробу пера. Огромная сумма. А теперь ему сулят вдесятеро больше. За один, но сокрушительный удар.

— Поэтому он и рвет и мечет! Землю носом роет, чтобы совершить подлость.

Гробовский отложил листок и посмотрел в заиндевевшее окно, за которым медленно опускалась холодная ночь.

— Вопрос в том, Алексей, куда они целится? — задумчиво произнес Иван Павлович. — Какую именно «транспортную артерию» они хотят взорвать? И, главное, ради чего?

Гробовский тяжело поднялся с кресла и зашагал по комнате, его тень причудливо и резко заметалась по стенам.

— Логика подсказывает, что цель должна быть не просто значимой, а символической. Такой, чтобы эхо взрыва дошло до самых верхов. Чтобы продемонстрировать нашу… то есть их, — он поправился, — полную беспомощность.