Ленька-карьерист (СИ) - Коллингвуд Виктор
— Георгий Максимилианович считает, что настало время создать в аппарате ЦК новый, особый сектор научно-технических разработок, который курировал бы всю конструкторскую мысль в стране — от станков до самолетов. И в этом посте, товарищи, я бы хотел предложить кандидатуру товарища Брежнева.
Мое имя, произнесенное в этом тишине, прозвучало как выстрел. Я, сидящий в кабинете в качестве приглашенного специалиста, почувствовал на себе десятки взглядов.
— Товарищ Брежнев на примере ЭНИМСа, доказал, что умеет организовывать такую работу, — продолжил Малышев. — Он умеет находить таланты, умеет ставить задачи и добиваться их выполнения. Он сможет наладить взаимодействие между наукой и производством.
Предложение долго и бурно обсуждалось в ЦК. Но понятно было, что решать все будет Политбюро, а точнее — товарищ Сталин. Однако в целом идея вызвала положительную реакцию партийцев, и вернувшийся из Ялты Маленков тут же отправился к Иосифу Виссарионовичу, прихватив, разумеется, и меня.
В кабинете, кроме нас, были еще Молотов и Каганович — видимо, Маленков заранее уведомил их о важном вопросе, выносимом на рассмотрение партийной верхушки.
Маленков выступил, повторив уже озвученные Малышевым тезисы и его предложения, закончил и сел, с невозмутимым видом поправив на своем маленьком животике пухлые белые руки. Он сделал свой ход; теперь слово было за Хозяином.
Сталин, традиционно ходивший взад-вперед по кабинету, на всем протяжении речи Маленкова не говорил ни слова, лишь медленно раскуривал свою трубку. Когда тишина в кабинете затянулась, он посмотрел на Маленкова, потом перевел на меня тяжелый взгляд своих желтоватых глаз. В его глазах не было ни одобрения, ни осуждения — лишь глубокая задумчивость.
— Предложение интэресное, товарищ Маленков, — наконец произнес он, выпуская облако ароматного дыма. — Очень интэресное. Но с кадрами торопиться не стоит.
Он снова посмотрел на меня.
— Товарищ Брежнев — молодой, энергичный товарищ. Идеи у него хорошие, правильные. Вот, помнится, он предлагал навести порядок в авиастроении, сделать из него единую отрасль. Хорошая идея. Мы ее тогда приняли. Но что-то мы пока не видим хороших результатов от этой идеи. Наоборот, как вы, товарищ Маленков, только что доложили, там полный беспорядок!
Маленков заметно напрягся: он не ожидал такого поворота событий. Сталин публично связал сегодняшнюю критику авиаотрасли с моей же первоначальной инициативой!
— Так что давайте, товарищи, подождем, — продолжил Сталин тоном, не допускающим возражений. — Посмотрим, разберемся, в чем там дело. В самой идее или в исполнителях. А потом уже будем принимать решения по этому вопросу!
И, подойдя к столу, стукнул трубкой о край пепельницы, давая понять, что тема закрыта.
Выйдя из кабинета, мы с Георгием тут же отправились перекурить это дело. Маленков был раздосадован: казалось, мы сделали все правильно, по всем канонам аппаратной игры — подготовили почву, нанесли удар, предложили выход — и вдруг получили отказ.
Его гладкое, обычно невозмутимое лицо выражало искреннее недоумение.
— Не понимаю, Леонид, — проговорил он, понизив голос, хотя никого вокруг не было. — Вот, ей-богу, не понимаю. Все же было расписано по полочкам. Проблема есть, решение есть, кандидатура есть. А он — «подождем». Чего ждать? Когда окончательно отстанем от Запада, что ли?
Он развел своими пухлыми белыми руками, жестом, который должен был показать его полное бессилие перед волей высшей ступени.
— Ты уж не серчай. Я сделал все, что мог. Но ты же сам видел… Против него не попрешь.
— Я не серчаю, Георгий Максимилианович, — ровно ответил я. — Тебе теперь авиацию поднять. Дело огромное, сложное.
— Это да, — продолжал он. — Без тебя-то, как я ее подниму? Я ведь на электротехнике учился, а в моторах и аэродинамике этой понимаю, как свинья в апельсинах. Ладно, будем работать. Ты заходи, не забывай. Союз наш в силе!
Он хлопнул меня по плечу своей мягкой, но крепкой ладонью и, покачиваясь, поплыл дальше по коридору — как новый хозяин советских крыльев.
А я остался один, наедине со своими мыслями. Почему Хозяин решил именно так? Кто знает… Может быть, я просто слишком быстро пошел в гору. Мне 24 года, а я уже почти на уровне Маленкова, решаю судьбу целых стратегических отраслей, пропихиваю своего протеже на пост руководителя столичной парторганизации. Тут кто угодно задумается: а что это за мальчик-зайчик, столь бойко скачущий по карьерной лестнице? Так что, возможно, меня просто решили «помариновать».
А может быть, дело в другом: я не совсем правильно разыграл свои карты.
Ведь Сталин не просто диктатор — прежде всего, он человек дела, помнивший все мои письма, все предложения. И сейчас он проверял меня. Идея с реорганизацией авиапрома, которую я ему подкинул, была «костью», брошенной когда-то моим противникам в Оргбюро. Я знал, что они с ней не справятся. И Сталин, похоже, понял сейчас мою игру, и она ему не понравилась. И теперь он решил еще раз присмотреться, верифицировать мою идею, понять, что это — новая интрига или вполне рациональное предложение, была ли моя идея изначально провальной, или же ее провалили бездарные исполнители, и не спешил дать мне новую власть, пока не увидит результата в предыдущих моих инициативах. Он хотел убедиться, что я не просто генератор красивых прожектов, человек, чьи прогнозы сбываются. И сейчас, в этой паузе, в этом «давайте подождем», определились не только перспективы нового сектора ЦК, но и моя судьба тоже. Сталин не любит интриганов. И если уж интриговать в его аппарате — то так, чтобы «комар носа не подточил», чтобы двойная игра была совершенно неразличима.
Иначе следующего хода в этой игре у меня уже могло и не быть.
* * *Вскоре после этого было принято постановление Политбюро ЦК «О положении дел в авиаотрасли». Бориса Шапиро, как и ожидалось, сняли с поста заведующего сектором авиапрома. Его не репрессировали, не сослали — просто тихо перевели на малозначительную должность в Наркомземе, заниматься «методической работой» (что конечно, не означало, что он спокойно переживет 37 год — тогда вспомнят всем и все). А на его место, на расчищенную и выметенную поляну, был поставлен Георгий Максимилианович Маленков.
Мое же имя в итоговых протоколах не прозвучало вообще. Предложение о создании нового сектора и о моем назначении на него повисло в воздухе, растворившись в окутывавшем кабинет Сталина табачном дыме. Я остался там же, где и был — куратором ЭНИМСа и станкостроения в целом в аппарате ЦК, с неясными перспективами и со скверным предчувствием не то грядущего поражения, не то отложенного приговора.
Так или иначе, жребий был брошен; начались наши консультации с Маленковым по поводу развития авиапрома. Георгий Максимилианович, со свойственной ему практической хваткой, требовал простых и понятных решений. Ему надо было показать Сталину результат, и я из всех сил вытаскивал из своей памяти те крупицы технологических знаний, которые здесь, в 1930 году, казались откровением. Конечно, я не знал многих подробностей, но все же, занимаясь беспилотными системами, многому мог научить инженеров и конструкторов этого времени.
— Начинать надо не с самолета, а с завода, — объяснил я ему, рисуя схемы на листочке бумаги. — Сейчас каждый самолет — это штучный товар, произведение искусства. А нам нужен конвейер. Для этого внедряем плазово-шаблонный метод.
— Это еще что за зверь? — нахмурился Маленков.
— Это когда мы чертим каждую деталь самолета в огромных листах фанеры, а по этим чертежам делаем точные металлические шаблоны. И уже по этим шаблонам на всех заводах страны, от Москвы до Владивостока, будут резать, гнуть и сверлить абсолютно одинаковые детали. Конец кустарщине! Это, Георгий Максимилианович, не просто технология, это революция в производстве.
Шаг за шагом, я выложил перед ним свои «козыри».
— Дальше — скорость. Почему самолеты сейчас такие медленные? Потому что у них очень плохо с аэродинамикой. Первое — переходим на монопланы. Второе — отказываемся от гофрированной обшивки, переходим на гладкую дюралюминиевую. И дополнительно — применяем потайную клепку, чтобы ни одна головка заклепки не торчала, не тормозила поток воздуха. Каждый самолет станет гладким, как обмылок, сопротивление воздуха снизится, скорость возрастет. Далее, мы разрабатываем систему типовых открытых профилей для создания силового набора фюзеляжа и крыла.
