Полдень, XXI век, 2008 № 11 - Яна Юрьевна Дубинянская

Я оглянулась через плечо. У Александра Исааковича было совершенно серое лицо и чуть подергивались уголки губ. Он сделал мне знак глазами, непонятный, отчаянный.

— Целая банка, — дружелюбно повторил Андрон.

* * *

Время тянулось. Четвертая циферка на часах в углу монитора никак не хотела меняться. Я отвела глаза, сосчитала до десяти, снова глянула: цифра осталась все та же, восьмерка. Ее бы еще перевернуть горизонтально.

На мониторе была открыта вчерашняя монография, строчки мерцали на выпуклой поверхности, а отдельные слова, за которые периодически цеплялся взгляд, являли собой совершенно нелепый набор букв. Иногда смешной, например, «итого» или «целесообразно». Странно, как у меня вчера получалось вылавливать из этой мути какой-то смысл.

Нервозно усмехнулась, прикусила язык. Сдвинула текст мышкой ниже. Как будто читаю.

Значит, выйти из кабинета на чашку кофе — все-таки преступление. Но тогда почему Александр Исаакович («Саша» ему категорически не шло, хотя тут все так его называли, да и никто больше в шарашке не рекомендовался по имени-отчеству) легко, с готовностью на него пошел? Почему ничего не объяснил мне: ведь мог же дать знать, предупредить, да хотя бы просто отказаться!.. И потом, если наш поступок так разительно не вписывался в устав шарашки, почему нам позволили уйти на довольно приличное расстояние? Получается, никто за нами не следил, и если б мы случайно не напоролись на Андрона... или все-таки не случайно?

Сейчас Андрон, сидя за столом у противоположной стены, наискось от моего, быстро-быстро барабанил пальцами по клавиатуре, его сосредоточенный безликий профиль время от времени кивал в такт напряженной работе. Строчит докладную записку? Или в чем там заключаются его особые полномочия...

За то время, что мы возвращались в кабинет (под конвоем?) по бесконечному коридору, он не ответил ни на один мой вопрос. Хотя спрашивала я всего лишь о завтраке-обеде, о моих вещах, оставшихся в коттедже, о сроках теста на прохождение, если, конечно, они ему известны...

Не о Димке. О Димке не рискнула.

Александр Исаакович каждый раз при звуке моего голоса сглатывал так громко, что этот звук сдваивало гулкое эхо коридора. Чего он, хотелось бы знать, до такой степени боится? — неужели всего лишь присутствия штатного стукача? Или все-таки последствий нашей самоволки? Но почему тогда не боялся раньше, если, в отличие от меня, знал, на что идет?

Сплошные вопросы.

Глянула в его сторону искоса, не поворачивая головы. Александр Исаакович тоже работал, правда, на порядок медленнее, касаясь клавиш редко и неритмично, словно заторможенная птица клевала рассыпанные веером зерна. Мгновенно отследил мой взгляд, вздрогнул, съежился. Кто он мне: союзник или... не то чтобы враг, просто одна из безотказных деталей направленного против меня механизма шарашки? Если в его действиях, поступках, словах невозможно отыскать ни мотиваций, ни даже элементарной логики... Наверное, самое правильное — вообще не принимать его больше во внимание.

Я одна. Совершенно одна.

Возле коврика для мышки стоял полупрозрачный пластиковый судок с запотевшими изнутри стенками: черт его знает, когда он там появился. Надо полагать, мой сегодняшний обед. Во избежание новых попыток легально и ненавязчиво выйти отсюда.

А если просто встать — и... Что, интересно, тогда произойдет? Остановят уже в дверях или дадут уйти — как далеко? Любопытно было бы прощупать территорию своей относительной свободы. Вот только я не знаю цены подобного любопытства. Которая может оказаться и непомерно высокой.

Тогда что?! Сидеть и ждать?!

Четвертая циферка на часах уже другая—ноль. И третья тоже, соответственно, изменилась. Но как медленно... невыносимо.

Случайная фраза, .выхваченная с монитора, ни с того ни с сего обрела что-то похожее на смысл. Вчиталась внимательнее: да нет, чепуха какая-то. Не настолько, разумеется, как в интерпретации старичка с его полетом разума без диплома, но все равно... Жалко, что файл только для чтения, я бы им сформулировала... а почему бы и нет?

Открыла новое окно. И решительно, почти в темпе Андрона, застучала по клавишам.

Может быть, время пройдет быстрее.

* * *

— Интересно.

Я вздрогнула, резко оборачиваясь от белого листа (вернее, монитора), где достраивался уже третий из столбиков формул, разделенных, точно перекладинами, длинными строчками текста. Наверное, нет на свете человека, который бы спокойно относился к тому, что у него читают через плечо. Тем более — недописанное, неоконченное, недодуманное, а потому, как ни странно, ценное. Хотя казалось бы.

— Что вам, Андрон?

— Очень оригинальный ход мыслей.

— Спасибо.

Нажала на «энтер» и не отпускала, пока текст не уехал вверх, оставив на мониторе девственно белое поле. И лишь потом догадалась закрыть окно, не сохранив, конечно, никаких изменений.

— Зря вы так. Жалко.

Я и сама успела пожалеть. Не об уничтоженных формулах, разумеется; в конце концов, восстановить их по памяти не составляло ни малейшего труда. Пожалеть о демонстративном движении пальца на кнопке мыши заставил голос Андрона. Неуловимые, как ультразвук, интонации в голосе. Человека, которого боялся Александр Исаакович. Которого, наверное, стоило бояться и мне.

Я ведь решила во всем подчиниться шарашке. По крайней мере, удачно создать такое впечатление. Стать тише компьютерной мыши: ну чего мне стоило?! Дура. Такая мелкая, ребяческая дерзость... и Димка.

Андрон продолжал стоять сзади, нависая над моим плечом. Отвернулась. Зачем-то глянула в сторону Александра Исааковича. Тот сидел неподвижно, уставившись в монитор; что у него там было открыто, я со своего места не видела. Не пошевельнулся. А чего ты от него хотела?., помощи?

Старичок напротив крякнул и придвинул к себе пластиковый судок с обедом. Я покосилась на часы: убит один час сорок минут, поздравляю. Единственное, с чем себя можно поздравить, да и то сомнительно.

Андрон не уходил.

— Если вам это и вправду показалось интересным, — у меня запершило в горле, пришлось сглотнуть и откашляться, прежде чем продолжить сдавленным голосом, — ...то я могу восстановить.

— Оно вам надо, Алла? — усмехнулся он. — Все равно, шеф сказал, завтра с утра на прохождение сдаете. Но мыслите и впрямь нестандартно. Забыл вам с утра передать, держите. И вообще, обедать пора.

...Я следила, как он медленно-медленно пересекает комнату, плавно поднимая и опуская то правую, то левую ногу, перекатываясь с пятки на носок, слегка наклоняясь и вновь выпрямляясь на каждом шагу. Потом так же медленно начала придвигать к себе остывший судок, неторопливо скользивший по гладкой поверхности стола, расчищать ему место, отстраняя ладонью