Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

– Если не найдётся, я угощаю! – княгиня достала портсигар, вытащила папиросу, раскурила, протянула Александру Николаевичу. Следующую – для себя. Некоторое время молча курили. Никто не обращал на них внимания. Не того пошиба район.

– Вот чего ты здесь расселся, а?! – хулигански спросила Вера, заставив его сердце дрогнуть. Потому что это была та самая Вера, а не профессор, не руководитель клиники. – Едва стоит обрадоваться, что ты не страдаешь, как ты опять двадцать пять терзаешься, ёлки-палки! Хоть сам-то понимаешь, что ты не над тем надрываешься?! – в её глазах мелькнули огоньки, когда она глянула на него. От этого ёкнула душа. – Ты, помню, хотел усовершенствовать родильную кровать?

– Вы за мной следили?!

– Да! – просто ответила Вера и улыбнулась. – Ты сорвался в середине дня и промчался со своим неразлучным саквояжем по коридору, не заметив профессора. Я как раз собиралась перекусить. Но что-то я стала слишком много есть, как бы в Матрёну Ивановну не превратиться. Так что вот, прошлась. Молодец, что прооперировал мальчишку. Что до твоих подобных состояний… точнее, сосидений… – Вера усмехнулась. – То я всё это пережила ещё в бытность юным фельдшером. Да и потом… – она глубоко затянулась, помолчала, дружески толкнула его плечом. – И на фронте. И сейчас переживаю вновь и вновь. Ощущение сиюминутного всемогущества и… перманентное бессилие. Но вот одна прачка нынче считает, что ты – воля божья! Просила твою карточку. В киот вставить хочет.

– Правда, что ли?! – уставился на Веру Белозерский.

– Нет, конечно! Ты, как и прежде, легковерный идиот, – Вера выбросила окурок, поцеловала Сашу в щёку, легко поднялась, протянула ему руку. – Поднимайся, мой умный маленький ослик[78].

Он подал ей руку (зачем? сам бы легко встал, но ему было приятно взять её за руку!), и они пошли рядом.

– С прачкиным пацаном – молодец! А вот с наперстянкой вы два дурака пара, ничего не скажешь! Вручая сильнодействующее средство, следи за руками, в которые отдаёшь. Вы бы ещё управление государством штукатуру с супругой доверили!

Белозерский молчал. Вера Игнатьевна глянула на него:

– Ты не грусти. То есть грусти, конечно же, да не очень. Грусти на земле и без твоей хватает. Штукатур под вопросом, тут есть врачебная халатность, спору нет. Старая девушка была обречена при любых раскладах. Хотя, не скрою, акупунктурой ты, возможно, ускорил. Но не зря: её смерть стала для меня последним решающим аргументом. Не дворник должен оценивать состояние и принимать решение. Сам человек или же его близкие должны иметь возможность вызвать карету скорой. Сам человек и его чёртово право! – Вера рассмеялась. – Государственная Дума первого созыва начинает работу двадцать седьмого апреля. Все носятся с правами больше прежнего. Зачем мне политика? Возможно, потому что я считаю это своей обязанностью? – княгиня пожала плечами.

– Последним решающим аргументом в чём? – Александр Николаевич вопросительно глянул на Веру Игнатьевну.

– Община Святого Георгия станет первой в Российской империи Больницей скорой помощи. По крайней мере, попытается. И ни моя глупость, ни моя гордость, никакие мои чувственные, эмоциональные и прочие порывы этому не помешают. Ты со мной? Ты сможешь отсечь мужское и женское? Ты в силах отринуть от себя простое человеческое вроде этих соплей на тротуаре? Сможешь? Ты понимаешь, что такое твоя обязанность в твоём деле? При всех ошибках, уже совершённых, и тех, что предстоит совершить?

– Ты что, речи в Думе начинаешь репетировать? – не без ехидства поинтересовался Александр Николаевич.

– Значит, сможешь!

Вера рассмеялась. Он и не понял, что она вытащила его из ямы. Она и сама этого не поняла. Просто вытащила осла из ямы и всё.

Вечером следующего дня Александр Николаевич обустроился у Ивана Ильича в сарае при новой конюшне. Рукава его рубашки были по локоть закатаны. Судя по пылу, с которым он бросался с топором на полено, он воображал себя не меньше, чем Петром Первым. Иван Ильич с добродушной издёвочкой смотрел на происходящее. За слишком близкое наблюдение и поплатился. Толстая щепа отлетела и пребольно ударила его по коленке. Он запрыгал на одной ноге.

– Мать вашу, барин! – крякнул он.

– Прости, прости, Иван Ильич.

– Говорил же тебе: давай я!

– Если всё ты да ты, так я никогда не научусь!

– На што тебе учиться такому?! Всё порушишь кругом, пока научишься. Ты мне конструкцию своей этой… сооружении… нарисуй, а я уж тебе все детали справлю и прилажу.

Иван Ильич перестал прыгать (не так уж и больно было), присел. Присел рядом и Александр Николаевич.

– Я идею твою, Александр Николаевич, сходу понял. Токмо ты, барин, не с той стороны на это дело заходишь. Ты всё над ногами думаешь. А бабе что главное? – он, прищурившись, посмотрел на Александра Николаевича, дожидаясь ответа.

Тот пожал плечами:

– Что?

– Э-э-э! Вот то-то! Бабе главное – ситуацию вроде как в руках держать.

Не выдержал Белозерский, уязвил конфидента:

– Всё-то ты, Иван Ильич, о бабах знаешь, а Матрёна Ивановна замуж за Георгия отправляется.

– Так оно же и к лучшему всё у всех устроилось, – развёл руками Иван Ильич, нисколько не обидевшись. – Ты мне Аскляпия Аполлонова родил, толстеет не по дням, а по часам. Такой пёс – всяко почище любой бабы! Да и ты, вишь, делом занялся! Оно, по зрелому размышлению, без баб – со всех сторон вернее, – Иван Ильич невинно скосил глаза. Он тут не собирался попрекательство упущенной бабой спускать, хоть бы и от любимца, от Александра Николаевича.

– Вот ты!.. Начкон! – тоже не упустил случая Александр Николаевич. – Електричества уже не боишься?

– Не! Идём ко мне до кабинета, там я тебе сейчас при лампочке и нарисую эту твою кроватю бабскую, над которой ты всё бьёшься, – Иван Ильич поднялся, подошёл к базовой конструкции родильного стола, над которым трудился Белозерский. – Понимаете, господин доктор, баба, когда родит, всё за что-то ухватиться желает. Аккурат вот здеся, – он указал место, – и нужны вожжи.

Пущай в них вцепляется и, значит, тянет на себя, что есть мочи. И ногами тогда меньше брыкать будет.

Александр Николаевич посмотрел на места, указанные Иваном Ильичом. Рационализаторское предложение было разумным.

– Твоя правда, Иван Ильич!

– А то ж! Пойдём нарисуем, прикинем. Подмогну тебе справить. В умелых-то руках и хрен – балалайка! – горделиво подбоченился Иван Ильич.

Через несколько часов собрали рабочий прототип родильной кровати. Было решено провести «полевые испытания». Иван Ильич взгромоздился на кровать, приладился к деревянным ручным упорам (ноги, согнутые в коленях, опирались на стол). Александр