Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

Вера нахмурилась. Девчонка достаточно рассудительна. Нечего сопли размазывать, так только хуже. Детей надо уважать. Лучше сразу.

– Понимаете, Полина Андреевна, какое дело… – придвинув стул, она присела напротив девочки. – Фрол Никитич подозревается в убийстве вашей матери, сестры и брата.

Мадемуазель Камаргина и ухом не повела, продолжая рисовать:

– Ничего подобного! Глупости. Это не он.

– Почему вы так уверены?

– Потому что всё видела своими глазами.

– Может быть, тогда вы скажете мне, кто их убил? – осторожно спросила Вера, начиная понимать, почему Матрёну в присутствии этой красивой, как кукла, девочки продирал мороз.

Полина отвлеклась от рисования, оглянулась на дверь. И, прикрывшись ладошкой от куклы, шепнула профессору:

– Вера.

– Кто?! – не сразу сообразила Вера Игнатьевна.

– Вера, моя дочка! Только тсс! – Полина Камаргина скосила глаза на куклу.

– Так! – разыскала Вера Игнатьевна Матрёну Ивановну. – Ступай к девчонке и сиди с ней! Я – профессор, руководитель клиники. А не воспитательница и не директриса детского приюта. У меня работы невпроворот.

– А я что, не знаю, чем заняться?! – огрызнулась Матрёна Ивановна. – Я тут тоже не при самой последней должности!

– Так приставь кого-нибудь из персонала! Они в твоём ведении! Не оставлять же девчонку одну!

– Белозерский притащил, пусть и нянчится. Чего за ней полиция не является? Её пристраивать после такого – по их ведомству!

– Матрёна, ты чего? – сбавила обороты Вера Игнатьевна. – Она всего лишь маленькая девочка. Сколько ей там? Двенадцать?

– Десяти ещё нет, болван ты, Верка! Ладно. Действительно. Чего это я? Присмотрим. Иди уже, профессорствуй! Даже если она умалишённая, она всего лишь несчастный ребёнок. Эх! Всё одно приютом дело кончится, если родни не найдётся.

Или, может, ты её себе возьмёшь, а? Мало нам тут одной безумицы! – Матрёна снова начала заводиться, уже о своём, – Аська-то замуж вышла лишь бы дитя себе готовое поиметь! Будто то игрушка, что в магазине можно купить. Тут бог распоряжается: дать или не дать тебе дар такой. Поперёк его воли поспешать – неизвестно ещё, как аукнется! И вообще, как всё это аукнется?

– Ты о чём?

Вера подозрительно уставилась на Матрёну, вспомнив замечание Белозерского. Матрёна Ивановна под её пристальным взглядом как-то странно дёрнулась, открыла рот, закрыла, махнула рукой и ушла.

В мертвецкой пришёл черёд детских трупов. Астахов занимался телом девочки. Нилов и Порудоминский под его неусыпным патронатом изучали труп малыша.

Вердикт вышел поразительный. Каждое дитя получило ровно одно очень умелое смертельное глубокое проникающее ранение в грудную полость, в сердце. Они не мучились и умерли мгновенно.

На секцию заглянула Вера Игнатьевна.

– Профессор, – начал докладывать Астахов по привычке (или по желанию похвастать новым статусом официально приглашённого судебно-медицинского эксперта), – во всех случаях причиной смерти стали ножевые ранения. Единичные, моментально смертельные – у девочки и мальчика. И множественные, неглубокие и неумелые – в случае женщины, скончавшейся от кровопотери. Протоколы оформлены подробнейшим образом по положенной форме.

Вера кивнула и вышла.

Через полчаса она была в кабинете полицмейстера. С Андреем Прокофьевичем опять случилась метаморфоза в худшую сторону. Пусть он никогда не знал своего сына, застреленного на Английской набережной Ниццы… его дочерью, но сами эти чудовищные факты…

Впрочем, вид он имел собранный. Вера невольно криво усмехнулась, вспомнив восторги от Якова Семёновича. Удивительно, но восторги были искренними. Андрей по-прежнему оставался бравым офицером, несмотря на все чудовищные события вокруг и переломы в нём самом. Если, правда, они были, эти переломы. Возможно, он был не бравым, а удивительно гибким, что порой одно и то же. Впрочем, сейчас не до размышлений.

Андрей Прокофьевич встал, когда Вера вошла в кабинет. Поприветствовал. Предложил чаю. Опрокинули по стопке водки.

– Андрей Прокофьевич, ты способен сосредоточиться?

– Иначе какого бы чёрта я здесь торчал?!

– Титулярный советник Потапов не убивал жену и детей.

– Есть письменное признание.

– Мало ли кто, что и почему пишет!

– А кто тогда? И зачем?

– Я не знаю, – неуверенно сказала Вера. – Но точно не он, не Потапов, – твёрдо добавила она.

– Опрошены соседи: в семье постоянно бытовали скандалы. Госпожа Потапова до крайности была истощена болезнями, нищетой и пьянством мужа.

– Ты выяснил, на ком этот скромный господинчик Потапов был женат? – перебила Вера.

– Прикажешь мне его родословную до Иоанна Васильевича заказать? При таком-то очевидном случае!

– Но снимки-то трупов ты получишь. Просмотришь хоть. Там, конечно, мало что осталось от былой красоты, но…

Матрёна Ивановна подослала к девочке Марину Бельцеву. Мадемуазель Камаргина, возясь с куклой, рассказывала Марине историю. Полина любила рассказывать истории. Очень пугала ими и сына булочника, и дворника Ильяса. Марину она тоже посчитала достойной страшной истории. Предыдущие женщины, очевидно, другие. А с этой можно. Препротивным «снисходительным светским тоном», который так не шёл этой невероятно красивой девочке, она обращалась к Марине:

– …И вот мы с мамочкой вернулись в Петербург. Мамочка вращалась в высшем свете. Но позже её влиятельный поклонник, недовольный тем, что она не отвечает на его страсть…

– Вы-то откуда это знаете? – насмешливо перебила Марина Бельцева. – Вы-то, полагаю, были ещё слишком малы.

Полина Камаргина, несмотря на свой возраст, окинула Марину таким окорачивающим арктическим взглядом, что та поневоле поёжилась и как-то сникла.

– Мне мамочка рассказывала. Вам, может, ваша мамочка и врёт, а у нас так не принято, – Полина взяла на руки куклу и ласково обратилась к ней: – Правда, Вера?

Кукла Вера в руках Полины покорно кивнула. Усадив куклу на колени, Полина продолжила рассказ:

– Мы с мамочкой были вынуждены скрываться от преследований обезумевшего жуира…

– Кого?

– Ах, не перебивайте! – раздражённо взмахнула ручкой Полина. – Жуира. Бонвивана. Сибарита. Гедониста. Эпикурейца. Вам надо поработать над вашим словарным запасом! Объясню на понятном вам наречии: развратника и гуляки; человека, живущего в своё удовольствие.

– А-а-а! – протянула Марина. – И как? Скрылись?

Очевидно было, что Марина не верит Полине. Это девочку рассердило.

– Избавились. Мамочка его зарезала, – преспокойно доложила Полина, глядя на Марину и невинно хлопая роскошными ресницами.

Бельцева решила, что девчонка хочет её эпатировать. Но зачем? И помимо воли стала ехидной. (К чему? Матрёна Ивановна её предупредила: девочка в сложной жизненной ситуации, с ней надо просто побыть.)

– Это вам тоже мамочка рассказала?

– Нет. Это я сама видела.

Тут у Бельцевой отвалилась челюсть. Наслаждаясь произведённым эффектом, Полина Камаргина решила его закрепить:

– Я разве вам не сказала, почему мы вынуждены были уехать из Италии? Мамочка зарезала папочку. Но поскольку врать я не приучена, то скажу вам, что самолично этого не видела. Это мамочка мне рассказала. Я её единственный дружочек. И повторяю вам,