Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

– Да.

Вера поставила чайник.

– Это просто такой психотип, Илья Владимирович. Патология души. Психопатия. Бессердечные люди, неспособные любить, не чувствующие чужую боль, не отличающие добра от зла, но харизматичные, привлекательные – они и называются психопатами. Мир полнится терминами, которые ничего не объясняют.

– Стоит ли полнить мир терминами, если уже написано: «сыны Божии»?

– Если бы я не переросла то, что увлекало меня в пятнадцать лет, я была бы идиоткой… С сахаром?

Покровский кивнул.

– Если я психопат, неспособный любить, отчего же я так хочу тебя?

– Ты использовал верное слово – «хочу». Это не чувство. Это власть, обладание, управление.

– Ты разве никогда ничего не хочешь? Взять хотя бы, к слову о сахаре, наследника императора кондитеров. Разве не желания движут этот мир?

Вера внутренне выдохнула, отметив, что он ничего не упомянул о самом императоре кондитеров.

– Мир движут Солнце и светила, которыми, в свою очередь, движет любовь.

– Это всё поэзия, Вера Игнатьевна.

– Не спорю. Но поэзия хорошая. Конечно, движут хотящие, жаждущие. Но у простых детей человеческих, расплодившихся от всех этих Ноев, Енохов, Мафусалов, Симов, Хамов, Иафетов, душа была поставлена на предохраняющий затвор. А у вас, у сатанинского отродья, этого предохранителя нет. Я не выйду за тебя замуж, Илья. Я много размышляла о всяком. Глупом. Как врач я понимаю, что со мной случилось обыкновенное несчастье, довольно часто перепадающее женщинам, – выкидыш. Ты бы знал, как я горевала! Ты представить себе не можешь, потому что ни один мужчина не может себе этого представить. Мужчина может тосковать по женщине. Но не по ребёнку. Сперва ребёнка слишком мало для мужчины. Некий плачущий сгусток плоти. «Кусок мяса» по Льву Николаевичу[96]. Затем это уже не дитя – слишком велико, мнение имеет, заявляет права. Счастлив тот мужчина, который в промежутке от малого до великого осознал счастье отцовства. Другое – женщина. Дитяти ещё нет ни для кого. Но для неё – есть. Она – Демиург. Смешно, но когда ты зашёл, мне в голову пришло, что ты – антитеза Демиургу.

Вера Игнатьевна подала чай.

– Я страдала. И в то же время думала… Помнишь, в вольтеровском «Задиг или Судьба» отшельник бросает невинного мальчика в воду?

– Помню. Задиг кричал отшельнику, что тот изверг рода человеческого. На что отшельник отвечал, мол, не утопи он мальчишку, через год он убил бы свою тётушку, а через два – самого Задига.

– Вот я и представила: а вдруг моё дитя стало бы чудовищем или жертвой планов высших сил? Может, и хорошо, что оно не родилось на свет божий!

Вера всхлипнула. Как будто кусочек видимой над водой части айсберга откололся, покрывая многолетний глубинный стон. Покровский поднялся, обнял её.

– Дура ты, прости господи! Помнится, тот же отшельник, кстати оказавшийся ангелом, ещё и хату, где их радушно принимали, спалил. Но без пепелища не было бы и сокровищ, – он отстранил Веру, внимательно посмотрел. – Хорошо. Слёз и соплей нет. Мне, к слову, нравится воображать себя над моралью. Приятно представлять, что ты сошёл с высоты небес, дабы научить слабого смертного покоряться предвечным законам. Ибо люди судят обо всём, ничего не зная.

Некоторое время молча пили чай. Вера соорудила себе бутерброд.

– Вера, тебе в голову не приходит, что я хочу блага? Потому что это правильно. Кто решает, что правильно для людей? Пастырь. Пастырь должен думать о стаде, а не о каждой отдельной овце.

– Каждая отдельная овца и составляет стадо. И вообще… Какого чёрта я не выгнала тебя сразу?

– Тебе нужен был хлеб насущный.

– Фигляр!

Илья Владимирович примирительно поднял руки.

– Отвечаю: тебе приятно быть в моей компании, несмотря на то что ты отказываешься выходить за меня замуж. Зная тебя, я более чем уверен, что ты не отказалась бы и постель со мной сейчас разделить. Но!.. – он лихо скрутил кукиш у неё под носом.

Они расхохотались. Допив чай, Покровский ушёл.

Утром Вера отправилась в клинику с мадемуазель Камаргиной.

– Я теперь останусь с вами?

– Нет, дорогая. Это невозможно.

– Почему? Ой! Почемукать нехорошо, но раз вы мне посторонний взрослый, то можно! Или лучше спросить, по какой причине?

Какая всё-таки сообразительная девчонка! Княжеская кровь, помноженная на сумасшествие.

– У меня работа. Я всегда работаю. Теперь ещё и депутатом Думы. У меня совсем нет времени для ребёнка.

– Зачем… Ой! Зачемкать тоже нехорошо!

– Очень даже хорошо. Смело почемукай и зачемкай. Не знаю, смогу ли дать тебе ответы, но это ещё не повод не задавать вопросы.

– Ребёнку совершенно ни к чему ваше время, Вера Игнатьевна, – рассудительно продолжила мадемуазель Камаргина. – У вас большая чистая квартира. У вас есть средства на одежду и пропитание. На слуг и на нянь. Всем худо вовсе не из-за времени, которое некуда девать, а из-за средств, которые негде взять. Ребёнку нужно очень немного: еда, свежий воздух. И чтобы взрослые не кричали и не дрались! – последнее она выпалила зажмурившись. У Веры сжалось сердце.

– А любовь? Детям ещё нужна любовь.

Мадемуазель Камаргина, вздохнув, пожала плечиками.

– Мамочка меня любила, а толку-то? Из любви берутся только сами дети, а еда и одежда из любви не берутся.

Они подошли ко входу в клинику. На ступеньках ожидал молодой человек в монашеском одеянии. Не старше Александра Николаевича. Вере он не был знаком. Окинув Веру взглядом (она была в мужском платье), он протянул ей конверт:

– Послание вам, Вера Игнатьевна. Храни вас Господь!

Поклонившись, он быстро зашагал по аллее к воротам. Вера достала из конверта письмо, скорее – записку. Пробежав её глазами, нахмурилась. Мадемуазель Камаргина с интересом смотрела удаляющемуся вестнику вслед.

– Зачем он такой молодой и уже монах? Почему? По какой причине?

Шлюзы открылись и, возможно, мадемуазель Камаргина имела все шансы стать обыкновенным ребёнком.

– Возможно, ему не хватало не столько еды и одежды, сколько любви?

Вера небрежно сунула конверт и записку в карман.

– Ав монастырях есть любовь? – живо полюбопытствовала мадемуазель Камаргина.

– Нет. Есть только обещание любви. Сыт не будешь, но пока жив – веришь. Веришь в хлеб. Как с едой, понимаешь? Вот есть мясо, плоть! Но человек ищет хлеб. Но не каждый находит хлеб, пренебрегая мясом. Поняла?

Полина честно помотала красивой головкой.

– Вот и замечательно, что не поняла! Идём, – Вера протянула ей руку. – Если крови не боишься, можешь пойти со мной на перевязки.

Пока эта девчонка при ней (что, признаться, ужасно сковывает), нужно переключить её восприятие крови. Кровь – это больница, врачи, сёстры милосердия, помощь, сражение за жизнь и здоровье. Вот что