Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина
– Здравствуйте, отец Иосаф! – поприветствовал Кравченко. Благословения просить не стал, хотя вчера насельники просветили Владимира Сергеевича о православном этикете в отношении чёрного духовенства.
Вера Игнатьевна и вовсе не поприветствовала старца, хотя он именно в неё впился своим отнюдь не смиренным и не просветлённым (какой полагается старцам) взглядом.
– Присаживайтесь! – пригласил старец глубоким ясным голосом, и от жеста его тоже повеяло невероятно знакомым. – Спасибо, Вера Игнатьевна, что откликнулись на призыв.
– Что вы хотели мне сказать?
Вера не присела, не садился и доктор Кравченко.
– Я стар, Вера…
– Вам всего шестьдесят пять! – невежливо перебила Вера Игнатьевна. – Вы прекрасно выглядите. Разве сильно похудели с тех пор, как мы виделись в последний раз.
Владимир Сергеевич чувствовал себя всё более неловко. Но раз он зачем-то нужен княгине, он останется при ней.
– Давненько это было… Знаете ли вы историю Оптинского старца Варсонофия? – обратился он к Владимиру Сергеевичу.
– Нет. Я как-то более земной жизнью интересуюсь, – ответил доктор Кравченко.
– Так вся наша жизнь земная и есть, – усмехнулся старец. Снова чертовски похоже… Господи! Так вот оно что!
Старец продолжил, живо блеснув умными ироничными глазами:
– Старец Варсонофий был блестящим военным. Казак! Полковник! И вот на сорок седьмом году жизни пришёл в братство Иоанно-Предтеченского скита…
– Ага, натворивши, отмаливать! Кто ж ещё наставит на путь истинный, как не грешник! – едко вставила Вера.
– Каяться, Вера Игнатьевна, каяться. Познать Бога, – кротко сказал старец. – Каяться, отказавшись от гордыни, пришед к смирению.
– Мы с коллегой очень занятые люди. Что вы хотели… авва Иосаф?
– Что же это вы, Вера Игнатьевна, на арамейский манер? Не можете на родном языке слово «отец» произнести?
– Смирения, смотрю, столько набрались, что через край хлещет!
Эти двое некоторое время сверлили друг друга взглядами. Вера Игнатьевна развернулась, собираясь уйти.
– Пригласил я вас, Вера Игнатьевна, чтобы сказать последнее земное «прости». Слабею ежечасно. Призывает меня Господь.
– Ой ли Господь?! – язвительно метнула Вера. Тем не менее остановилась.
– Есть один занимательный обычай, – снова обратился старец к Владимиру Сергеевичу. – Приговорённый к смерти и палач разделяют последнюю трапезу в знак последнего примирения и прощения. И другой, не менее занимательный: умирающий к любому может обратиться с исповедью.
Старец Иосаф проницательно смотрел на доктора Кравченко. Есть у старцев такой фокус: ляпни и наблюдай. За каждым человеком совести есть такое, чем он мучается. Человек совести непременно запишет себя и в палачи, и в нуждающиеся в исповеди. Этим и отличается человек совести от бессовестного. Владимиру Сергеевичу показалось, что старец смотрит ему в самую душу.
– Не покупайтесь, Владимир Сергеевич! Такой уж он человек, авва Иосаф. Всё-то ему мнится в других то, чего полно в нём самом. Он не Дух Божий узрел, ему со всех сторон зеркала расставлены. Он что в них видит, то и несёт, – Вера адресовалась старцу: – Никто из нас, Игнас Юзефович, не приговорён к смерти, никто никому не палач. Если вы нуждаетесь в исповеди, покличьте игумена, вам окажут профессиональную помощь. Ваш старый знакомец, некогда друг и товарищ, известил меня, что одним из условий исполнения вашего завещания вы поставили мой приезд. Я приехала. Зная вас, попросила Владимира Сергеевича быть свидетелем моего визита. Если у вас всё… Прощай, отец!
Старец упал на колени перед образами, воздев длани горе:
– Прости мне, Господи, самый страшный мой грех! Потому все её грехи на себя принимаю, ибо её грехи не её грехи, а мои!
Доктор Кравченко вздрогнул от неожиданности. Внимание же Веры привлекли предплечья старца. Спали широкие рукава рясы греческого образца (франтоватый образец смирения!), обнажив руки.
– Давно на хлебе и воде сидишь? – деловито поинтересовалась она.
Старец Иосаф тут же отвлёкся от молитвы, не поднимаясь с колен, ответил:
– Второй год.
– Мощный у тебя организм. Ряса красивая, к слову. Идёт тебе. На Афоне побывал? Удивительно, что не шёлковая. Мышцы и суставы ломит?
Старец поднялся с колен, взволнованно посмотрел на Веру.
– Да. Я полагал: возраст.
– Упорная тупая боль в правом подреберье есть?
Старец кивнул. Вера подошла к нему, профессионально-корректно (то есть равнодушно, отстранённо) осмотрела сыпь, ощупала подчелюстные лимфатические узлы.
– Владимир Сергеевич, гляньте! – пригласила она доктора Кравченко осмотреть сыпь.
– Бессонница? Опоясывающие боли в пояснице?
Старец подтвердил.
– Это не кара Господня, авва Иосаф. И не конец земного пути. Ешь чеснок, лук, свежий хрен, пей капустный сок – через месяц будешь здоров!
Вера отошла от старца на несколько шагов, насмешливо осмотрела с ног до головы.
– Почему Иосаф? «Господь есть судия». Только вы могли выбрать такое имя. Конечно-конечно, смирение и ничто иное! Что же до вашего «все её грехи – мои!», так Бог не перекупщик переводных векселей. Вы хотели знать, простила ли я вас? Чистым хотели уйти? Никто чистым не уйдёт. Успеешь выговориться перед смертью или нет – всё одно. Я вас не простила, потому что мне не за что вас прощать. Мы приходим в мир одинокими. И уходим из мира одинокими. Вы дали мне всё то, что отец обязан дать ребёнку: тепло, пищу. Я выросла и ушла. Могу ли я сердиться за то, как вы обращались с моей матерью? Могу. Но это ваши с ней грехи. Её давно нет на свете. Не стоило ей выходить замуж за человека, которого она не любила. Могу ли я сердиться на вас за то, что ваша гордыня не позволила вам отпустить её? Как же так: вас, такого великолепного, не любят?! Сердиться могу. Ещё за многое могу сердиться. Но я поняла, что и сердиться на вас глупо. Несоразмерно. Вот точь-в-точь как вы решили, что пришла пора отбывать на небеса, настолько вы просветлились, а вас всего лишь жрёт обыкновеннейший паразит. Ответьте мне, о мудрый старец: стоит ли сердиться на паразита? Молчите? Потому что вы умны. Сердиться стоит исключительно на себя за то, что позволили паразиту жрать себя. Обуянный лютой гордыней, вы ударились в крайнюю степень постничества, чтобы познать Бога. Поздравляю! Вы познали всего лишь паразита! Но! Благодарю вас за стать, за породу, за рост, за волосы. За всё то, что зверь может передать зверю. Я красивый и сильный зверь благодаря вам! Вера поклонилась старцу, и
