Анчутка - Алексей Малых

— О чём же, позволь узнать! — Извор всё никак не успокоится, над сестрой ещё с первой своей встречи попечение имея, а теперь и вовсе блюсти её стал — шагу ступит не даёт.

— Сказала, что хорошей женой ему буду… И с чего это ты меня тут пытаешь?! — вдруг взвилась, с места подпрыгнула.

— За тебя, дурёху, переживаю, — оправдывается. — А если бы он тебе навредил? Если бы… — надулся весь, не зная что и сказать той, внутри от возмущения всё вспухло, что щёки раздулись, да с шумом фукнул разом.

— Но ведь не произошло ничего, — замаслила, на того глазками свежими сверкая, что есть самоцветами, как у матери северской.

На руке у того повисла, как всегда то делала, у Извора мигом вся лютость спрянула — не безразлична всё же ему дочь Нежданы, братскую любовь к ней имеея. От того за сестрицу и беспокоится.

— Как он? — Извор выспрашивает — ему-то теперь под страхом смертным ближе чем на дюжину шагов к подклети приблизиться не дают.

— Что как? Немытый, нечёсанный, голодный.

— Может передумаешь, пока не поздно. Ведь всё как на блюдечке видно — не согласится он на венчание.

— Типун тебе на язык, — обижено фыркнула, назад на турабарку перед зеркалом с рамкой, увитой сплошь цветочным орнаментом, уселась, косы свои гребнем костяным чешет.

— Не будешь же ты его неволить?! Он уж с пол месяца в тёмной сидит, согласия не даёт…

— Он в горнице сейчас. Сама видела, как на крыльцо поднимался. Никто не вёл его — сам шёл, — заглянула на отражение брата стоящего за её спиной и, распознав удивление, продолжила, догадавшись о его неосведомлённости. — Понял видать, что сопротивляться Военегу бесполезно, вот и смирился. Тоже бы знал, если бы не пропадал вечно не весть где.

— Отцу, — грубо поправил свою сестрицу.

— Он тебе отец, а мне отчим. Как хочу, так и зову, — горделиво отчеканила, свой острый подбородок вздёрнув горе.

Извор раздражённо рыкнул, глотая своё недовольство— давно он хотел Любаве тайну её происхождения открыть, только не знает, как та её примет. Правда эта больно ранит. Да и не к чему она сейчас. Только всё утишаться вокруг стало. Может пусть оно и дальше своим чередом идёт. Но сестрицу жаль ему. Увещевает, лучшей доли для неё желая. В добавок в новом свете ещё больше за ту волнением зашёлся— кабы Мирослав мстить не удумал, не хватало, чтоб он сестрицу его изводить начал.

— Он на венчание с тобой в прошлый раз согласился, лишь чтоб бдительность отца унять, чтоб про умысел их злобный мы не догадались. И теперь не нужна ты ему. Он не любит тебя, — боярин к той подступил — что медведь над кутёнком возвысился.

— И что? Я вот его тоже, может, не особо и люблю-то, — брякнула, а потом уточнила, чуя на себе едкий взгляд брата. — Это нужно для утверждения власти нашей. Матушка сказала, что с нами тогда поспорить никто не сможет, даже князь Всеволод считаться станет.

Услышав в ответ тяжёлый вздох, покосилась, оглянувшись на брата.

— Ну, что? — отложила в сторону гребень. — Нет любви в этом мире. Есть только корысть и похоть…

Извора больно резанули её слова — сам ведь до поры так считал, а сейчас изнывется от неё, от любви от этой. Понимал Извор, что спорить с той бесполезно — сама себе судьбу такую выбрала, а всё одно — томит его мысль о сестринской недоле. Ничего не говоря, развернулся и постояв с мало времени в дверном проёме, вышел в сени. Девки врассыпную от своего молодого хозяина разбежались. А тот среди них, что медведь среди заячьего стада, прошёл — благо, никого не зацепил. К отцу направился.

Поднимаясь в горницу, шаг свой утишал, к словам прислушиваться начал. Военег с Мирославом беседовал. Уговаривались о чём-то.

— Отец твой добровольно зелье испил, понимая свой проступок. Он ведь даже тебе о этом и не сказал ничего, верно? А почему? Потому что совестно ему было перед тобой — втянул тебя в заведомо гиблое дело, — елейно увещевал старший полянин.

Он сидел на высоком стуле с резной спинкой, ногами упирался на подножие из морёного дерева да в оплётке затейливой с витиеватыми ножками. Мирослав стоял посерёд горницы широкой — голова долу, глаза ещё ниже.

— А Всеволод тебя уж помиловал. Лично Гостомысл перед ним хлопотал. "Сын не понесёт вины отца своего"- так вроде Иезикииль говорил? Вон, — со стола свиток взял, — указ пришёл от него. Поручил мне сразу в четыредесятый (сороковой) день венчание вам с Любавой Позвиздовной устроить. В дар вам по шубе песцовой прислал и ларец золотом.

Мирослав молча слушал, не шелохнулся — словно столп соляной.

— Ну?! Молчишь чего? Али язык отсох — благодарить разучился? — Военег вроде и не гневится, а всё же с грубостью спрашивает.

В Мирослава свиток швырнул. Тот о его лицо ударился, вниз скользнул, под ногами распластался, все начертания взору Мирослава открывая. Молодой боярин постоял малость, медленно наклонился, чтоб свиток поднять. В руках тот покрутил, к Военегу подступая. На дядьку грозного взгляд свой наконец поднял. А в глазах пусто, бездушно. На колени взора не отрывая от благодетеля своего встал, опустившись на оба сразу. Спину покорно согнул, что волосы вниз с плеч спали. Губами к мыску сапога, что на ноге стрыя его были, приложился. Слезу единую лишь уронил.

— По твоему пусть будет, наместник, — тихо выдавил.

— То-то же, — довольно загудел бывший воевода. — Ты мне ещё благодарен будешь за это, Мирослав. А теперь ступай — баня уж затоплена.

Мир с колен поднялся, мимо Извора прошёл даже на того не глянул. Сломался ли Мир? Никому не ведомо. Да только на всё он готов, что обещание военегов явью не стало. Те слова Мирославу как нож острый по сердцу были — "Коли мне не покоришься, коли взъерепенишься, лично ей ножичком этим брюхо вспорю, а для начала молодцам её на потеху дам."

Мирослав в предбанник зашёл, а раздеваться не спешит. Точно ждёт кого. И верно — Извор себя ждать не заставил долго. Мир в мощную шею того руками вцепился. Молча душит. Военегович, за запястья схватившись, их от себя отвёл, оттолкнул Мира, что тот в стенку впечатался. Другой был бы — дух вышел, а Мир словно силой какой подпитываемый, устоял. От стенки отпрянул, на него опять кидается. Опрокинул Извор Мира. Массой сверху давит, а всё