Сердце его в Эдирне - YeliangHua

— Я так и понял, — Мехмед усмехнулся, однако во взгляде его не было ни капли веселья.

Раду внезапно понял, что до сих пор так и не поприветствовал султана, однако делать это теперь, когда, очевидно, Мехмед и без того был чем-то недоволен, было бы ещё более глупо. Уйти из читального зала он теперь тоже не мог — это было бы и вовсе неуважительно. Оставалось только стоять в стороне, как истукану.

В библиотеке повисла неприятная тишина.

— Вы ведь что-то читали? — заговорил Мехмед снова. — Мне кажется, я оборвал вас на чём-то важном? Прошу, пусть моё присутствие не стесняет вас.

Левент неловко прочистил горло, однако злополучное письмо так и не отложил в сторону. Оно всё ещё было у него в руках, и Раду неожиданно осознал, что почерк автора строк ему уже знаком. Он определённо видел эту вязь прежде.

Ему вдруг сделалось дурно.

Он прекрасно помнил совершенно бесстыдный стих, бесследно пропавший в библиотеке в прошлый раз — если автор снова писал о Пророке, можно было вполне представить, какой гнев могли навлечь такие слова.

— Это письмо адресовано принцу Раду, — стушевавшись, пробормотал Левент. — Будет неправильно, если я стану его читать. Пусть лучше он…

Раду поджал губы, чувствуя, что ловушка стремительно захлопывается. Мехмед стоял к нему достаточно близко, чтобы видеть написанное — от него бы не удалось ничего утаить. А хуже всего было то, что письмо, судя по всему, действительно предназначалось именно ему — едва ли Левент стал бы лгать султану в лицо ради забавы.

— Хорошо, — Раду кивнул, перехватывая развёрнутый конверт, лихорадочно проходясь взглядом по короткому указанию адресата.

“Юному принцу Раду.”

Его пальцы оказались неожиданно неуклюжими, так что письмо едва не полетело на пол — лишь каким-то чудом ему удалось вцепиться в него на лету. Кем бы ни был человек, решивший отправить ему стихи, он совершил огромную ошибку. В гулкой тишине сердце его колотилось так громко, что, казалось, ещё немного — и проломит рёбра. Раду прикусил пересохшую губу, проходясь по замысловатым строкам взволнованным взглядом.

“Стал холодным к утру сад прекраснейших роз,

и тебе ли не знать, что канву лепестков

ранней осенью ветер к порогу принёс —

но не слышу я больше твоих здесь шагов.

Я к порогу пришёл твоему бы один —

но за мной неизбежно идёт моя тень…

О твоих волосах пишет оды Авни́,

по ночам. Он читал бы тебе целый день

о твоей красоте. Он сравнил бы с луной

твою бледность чела, и румянец ланит

он сравнил бы с прекраснейшей розой ночной —

от любви соловьём его сердце кричит.

Своё сердце отдать он тебе не желал —

но оно ведь его ни о чём не спросило,

будто нищий, судьбу свою встретило там,

у порога скупого любимого.

Знал Авни́, что с тобой лишь конец его ждёт —

без любви твоей сердце его не живёт.[6]”

Раду сжал письмо крепче, качая головой, понимая, что ничто на свете не заставит его прочитать эти строки вслух перед всеми.

Кем бы ни был этот неизвестный Авни — он не заслуживал такой участи.

Он писал о своей безответной любви, доверяя Раду свои чувства. Он писал о своём одиночестве, о невозможности признаться напрямую. Его сердце кричало от любви, не спрашивая его о том, желал ли он любить.

Безответная молчаливая любовь вынудила его.

Он ничего не требовал взамен.

Раду опустил голову, чувствуя, как глаза наливаются жаром. Он не знал, как много успел увидеть Мехмед, но он не собирался удовлетворять любопытство султана таким образом. Странно, но стихи Авни придали ему храбрости, и он более не боялся последствий своего отказа.

— Читать чужие письма — отвратительно, — неожиданно оборвал тишину Мехмед. — Все без исключения будут наказаны.

С этими словами он развернулся и вышел из библиотеки. А спустя несколько минут Левента и посыльного увели под стражей.

Принц Раду продолжал стоять на месте, пока все свидетели сцены не разошлись. Он не решался никуда уходить — и всё ещё не мог поверить. Его всё ещё трясло от пережитого ужаса.

Сжимая письмо, он невидящим взглядом упирался в единственное узкое окно зала, отчётливо понимая, что оно выходит в его любимый сад.

Стоял вечер, и лепестки роз действительно осыпались от ветра на ступени и траву. Лето подходило к концу, сменяясь осенней прохладой.

И Авни, кем бы они ни был, в самом деле был прав — Раду давно не выходил в сад.

Примечание к части

✨ Автором стихов в этой главе является Мехмед II Фатих. Именно он был первым султаном Османской империи, который начал писать (после него это стало мэйнстримом для многих его потомков). Он сочинял классические газели, но, к сожалению, этому автору не хватило таланта перевести всё, сохранив форму, поскольку у Мехмеда очень образный язык (мной переведены сейчас только 1 и 13 газель, позже будут ещё несколько, чтобы дополнить сюжет).

✨ Сборник поэзии Мехмеда в оригинале с комментариями проф. Muhammet Nur Doğan есть в свободном доступе под названием Fâti̇h Dîvâni Ve Şerhi̇ (Dīwān of Sultan Mehmed II).

✨ Avnî — псведоним Мехмеда. В самом сборнике он лаконично трактуется как “помощник”, но мне стало интересно, какие ещё есть значения у этого имени, и обнаружилось, что имя “Avnî” в албанском и иврите имеет значение “Бог моя сила”. Что интересно, мать Мехмеда была иноземкой и христианкой, о её происхождении мало что известно, а потому вполне можно допустить, что Мехмед использовал своё детское прозвище как псевдоним. К тому же, он действительно активно использовал христианские образы в творчестве, и наверняка о таком значении ему было известно ;)

✨ А ещё я напомню, что Мехмед Фатих жил и творил в 1450-х, это за 100 лет до появления Шекспира! Так что, даже если мне не удалось передать всю красоту классической турецкой поэзии, просто знайте — Мехмед Фатих был действительно очень талантлив. Trust me.

Часть 6

…Отправлять свои стихи Раду было ошибкой, и Мехмед отлично это понимал. Он мог сколько угодно восхищаться заморским принцем, наблюдая за ним издалека, и даже писать о нём — но сближаться с ним не стоило.

Что он всерьёз мог предложить ему? Стать частью гарема? Быть любовником?

То, что Раду жил