Сердце его в Эдирне - YeliangHua

— Благодарю, — Раду снова склонил голову. — Султан милостив.

На том их разговору следовало бы закончиться, однако Мехмед всё никак не мог перестать думать о том, что Раду в последнее время давно не гулял в саду. Мог ли принц выйти в накидке, потому что таким образом надеялся встретить Авни? Если так, ему пришлось бы провести здесь всю ночь в пустом ожидании.

— Принц, скажи, могу ли я задать тебе личный вопрос? — решился Мехмед заговорить снова. — Те стихи… они ведь пришлись тебе по душе?

— Человек, который написал их, наверняка талантлив, — уклончиво ответил принц Раду, глядя куда-то перед собой.

Что же, это был самый нейтральный ответ, который мог дать ему принц. Мехмед не рассчитывал на большее, однако он всё ещё ничего не выяснил.

— Должно быть, это приятно — иметь такого поклонника, — продолжил он. — Даже если не знаешь, кто он.

Раду наконец поднял на Мехмеда глаза, и на этот раз их выражение из настороженного сделалось откровенно испуганным.

— Могу ли я просить, откуда султану известно, что я не знаю, кто написал стихи?..

— Это всего лишь предположение, — Мехмед улыбнулся, пытаясь рассеять неловкость. — К тому же, среди наших авторов есть традиция выбирать себе псевдоним. Мало кто творит, используя своё настоящее имя. Поэты испокон веков воспевают своих возлюбленных, делая это в тайне, словно ночные соловьи. Со времён Фаррухи Систани[7] мало что изменилось.

— Вы увлекаетесь литературой? — Раду, казалось, был удивлён.

— Ты слышал о легендарной библиотеке Константинополя? — задал Мехмед встречный вопрос. — К сожалению, то, что досталось нам этим летом, было лишь частью её богатств, однако она несравненно превосходит библиотеку в Эдирне и определённо представляет интерес. Старинные манускрипты, необычные карты и древние кодексы… я поручил систематизировать её, поскольку христиане жгли книги, когда осознали, что город пал. Если принцу Раду будет интересно, он может отправиться в Константинополь, когда ему будет угодно, чтобы удовлетворить своё любопытство.

— Вы коллекционируете редкие книги, — принц Раду кивнул. — А ещё зовёте ко двору учёных, художников, скульпторов и музыкантов со всего мира. Я… слышал об этом.

— Аллах не наделил меня великими талантами, но дал мне власть. Почему бы мне не использовать своё положение, чтобы помогать по-настоящему талантливым людям? Я ведь ни к чему их не принуждаю, — парировал Мехмед, неуверенный, были ли слова Раду комплиментом или оскорблением.

— Это ведь тоже своего рода талант, — неожиданно отозвался Раду. — Ни к чему не принуждая, добиваться того, чего желаешь.

Мехмед ответил на это улыбкой.

— Юный принц Раду необычайно наблюдателен. Но в конечном счёте мы все всего лишь люди. Если художник или поэт не захочет оставаться в Османской империи, он волен покинуть её и отправиться на запад[8], где ограничений для него будет ещё больше. Где Церковь будет решать за него, что именно он должен изображать и о чём ему дозволено писать.

— Тогда это всё равно, что отсутствие выбора, — вздохнул Раду. — Никто из нас по-настоящему не свободен.

— Принц Раду прав, — кивнул Мехмед. — По-настоящему не свободен никто, включая султана.

После этих слов их обоих накрыло странным молчанием. Мехмед чувствовал, что принц смотрит на него с нескрываемым любопытством, однако не собирался как-либо располагать Раду к себе. Если тот решит для себя довериться ему, это будет его выбор.

— Я могу задать султану личный вопрос? — в конце концов, поддался Раду. — Я слышал, что султан женат…

— А в чём заключается вопрос? — усмехнулся Мехмед, потому что Раду так долго подбирал слова, что в итоге снова замолчал, отчего-то краснея. — У меня есть три жены. Ситти-хатун, Эмине-хаттун, и Хатидже-хаттун. Хатидже — дочь Заганос-паши.

Раду покраснел ещё сильнее, отворачиваясь.

— А ещё у меня есть чудесные сыновья, — продолжил Мехмед. — Баязид и Мустафа.

Раду в этот момент выглядел настолько растерянным, что на него было жалко смотреть.

— Спасибо за ответ, — он кивнул. — Мне, кажется, нужно идти…

— Мне нравятся мужчины, — оборвал его Мехмед, — об этом всем известно, однако в четырнадцать лет меня вынудили взять первую жену. Я не должен был становиться султаном, однако судьба распорядилась иначе. Я всего лишь исполняю свой долг — равно как и ты, оставаясь здесь, в Эдирне.

Раду, который безуспешно пытался подняться со скользкой травы, неуверенно замер, не зная, как реагировать. Светлокожее лицо его напоминало полыхающий пожар.

— Я… не это имел в виду… простите.

— Всё в порядке, — Мехмед пожал плечами. — Нет ничего дурного в том, чтобы предпочитать мужчин. Принц Раду ведь тоже вышел в сад не просто так. Наверняка ему было интересно, кто же написал ему такие стихи. В этом нет ничего предосудительного.

Раду застыл, не решаясь двинуться с места. Ему удалось подняться на ноги, и, поскольку он до этого сидел прямо на земле, травинки налипли на полы его плаща. Мехмед запрокинул голову, встречая беспокойный взгляд принца.

— Сегодня ночь будет холодной. Прошу, возвращайся во дворец, — проговорил он, пряча за дружеской улыбкой горечь. — Ты можешь простудиться, если прождёшь Авни слишком долго.

— Но он не придёт, — прошептал Раду, и внезапно во взгляде его промелькнуло что-то совершенно странное. Осознание?..

— Не думаю, — согласился Мехмед, продолжая натянуто улыбаться.

— Султан Мехмед Хан, я… — Раду снова замолчал, а затем развернулся и направился прочь, так и не договорив. То, как резко он решил уйти, само по себе сказало о многом.

Мехмед откинулся на холодную траву, глядя прямо в ночное небо. Только сейчас он заметил, что уже стемнело. Казалось, непроглядная чернота была готова вытянуть из него душу, но он был бы только рад такому исходу. Его отчаяние было подобно девятому валу, обрушившемуся на него в одно мгновение пониманием, что он более не в силах ничего сделать. Он, Мехмед Хан, султан Османской империи, был бессилен, потому что Раду был принцем чужой страны. Он был недосягаем — и должен был оставаться таким, во имя всего, во что Мехмед верил. Мехмед должен был прекратить писать о нём, грезить о нём, и, тем более — сбивать его с толку своими глупыми стихами.

Он шумно выдохнул, чувствуя, как внутри него появляется новая решимость. Его сердце билось всё спокойней,