Сердце его в Эдирне - YeliangHua

— Раду… — Мехмед замолчал, не зная, что ещё сказать. Сердце его было не на месте. Он понимал, что принц Раду хотел поступить правильно, чтобы сохранить мир. Он знал, что Раду не ценит свою жизнь, и всегда довольствуется малым, принимая свою судьбу, какой бы она ни была — он не из тех, кто ищет выгоду.

Но то, как Влад поступил со своим младшим братом, приводило в бешенство.

Раду мог не желать быть камнем преткновения, однако он уже им стал, осознавал он это, или нет.

Мехмед притянул Раду, обнимая его крепче. Он более не был намерен говорить. Мог ли он дать принцу всю ту любовь, которую тот, вне сомнений, заслуживал, но которую по какой-то причине никогда не получал? Почему брат Раду не видел, что за человеком был младший принц? Знал ли кто-то в этом мире Раду так же хорошо, как Мехмед? Раду был светом. Он был миротворцем. Он обладал бесчисленными талантами… но его собственный брат посчитал его помехой для себя и надеялся его убрать с дороги.

Притом, что Раду никогда не пошёл бы против Влада.

Раду был одинок в своей преданности Валахии — и точно так же был одинок в Эдирне и Константинополе.

Он был чужаком для своих — и чужеземцем среди осман.

Единственным человеком, для кого Раду не был чужим, оказался Мехмед… но и ему Раду не открывался до конца, как если бы опасался, что их любовь однажды может стать неуместной.

Он не позволял любить себя всем сердцем. Он лишь отдавал.

Мехмед закрыл глаза, ненавидя себя за слепость. До сих пор он верил, что присвоил Раду, удерживая его подле себя. Считал, что навязал себя принцу, задурил ему голову своими чувствами… но он был неправ всё это время.

Раду был с ним лишь потому, что сам того желал — потому что у него никого больше и не было. Он действительно полюбил Мехмеда, и в своей любви он не был жаден или требователен. Он лишь хотел не быть помехой.

Мехмеду было больно, потому что, как оказалось, ему совершенно нечего дать взамен.

***

…Дурное предчувствие не обмануло. Спустя несколько дней прибыли гонцы из Валахии с сообщением, что Влад III Басараб расправился с боярами и послами Османской империи, прибив тюрбаны к их головам гвоздями, когда те отказались их снимать. Мехмед не стал сообщать об этом Раду, поскольку не был уверен, кто именно послал эту весть. При дворе было достаточно людей, вдохновлённых победой в Трапезунде, и они грезили новыми свершениями и победами. Вероятно, им виделось, что следующим направлением станет Валахия — в любом случае, было бы странно предположить, что Влад осмелится выступать против осман напрямую. Возможно, он более не желал платить за содержание Раду, но без помощи Мехмеда он и вовсе не пришёл бы к власти.

Допросы гонца ни к чему хорошему так и не привели — если кто и заплатил за клевету, имени его выяснить не удалось. Тянуть с возвращением дальше было уже нельзя. Мехмед на ходу решил, что будет лучше отправиться в Эдирне, но там его ждали ещё более тревожные вести: приграничная крепость Джурджу пала без боя, двенадцать тысяч османских солдат вместе с мирными жителями подверглись расправе. Посланники описывали сцены настолько жуткие, что верилось в них с трудом: лес острых кольев, на которые насадили заживо воинов, стариков, женщин, детей… От самой крепости осталось лишь пепелище. Смрад горелых тел распространялся вокруг, словно чума.

Говорили, Влад Басараб лично вышел той ночью к Джурджу, отдавая распоряжение открыть врата командиру на беглом турецком — и тот не осмелился ослушаться, поскольку знал Влада лично и не подозревал его в дурных намерениях.

Скрывать от Раду произошедшее далее было невозможно.

Мехмед созвал собрание, вызвав Заганос-пашу и Хамза-пашу. Он знал, что от принца Раду не будет толку, потому не настаивал на его присутствии. Сейчас ему было важно прояснить, почему Влад, его бывший союзник, вдруг пошёл на них войной.

Заганос-паша в своей обыкновенной горячечной манере принялся заверять Мехмеда, что им необходимо выступить против Валахии как можно скорее с равноценным ответом. Хамза-паша был не так решителен и резок в словах, лишь сообщив, что Влад втайне уже некоторое время искал поддержки Матьяша Корвинуса и Священной Короны Венгрии, ссылаясь на якобы “притеснения христиан” и “падение нравов”. Кто, где, когда и как именно притеснял христиан, разумеется, не уточнялось.

Мехмед поморщился, останавливая визирей, потому что от их бесперебойного многословия у него уже начинала трещать голова.

Он не понимал, каким образом Влад мог выбрать такой идиотский повод для нападения — он ведь бывал с Мехмедом в походах, он делил с ним кров и пищу в юности. Более того, Влад, христианин, был воспитан и обучен среди осман, тогда как Басараб II, его соотечественник, желал ему смерти. Он знал обычаи осман, и должен был понимать, насколько ничтожна разница между людьми разных народов, на каком бы языке они не говорили, каким бы богам не поклонялись. Все они хотели лишь жить в мире. Все они желали лишь процветания и развития.

Мехмед не мог поверить, что Влад пролил кровь. Слухи о расправах в Джурджу не могли быть правдивы. Он отказывался верить, что его друг мог отдать подобный приказ — это бы значило, что Влад Басараб, его друг, сошёл с ума.

— На самом деле, мы могли бы разыграть карту принца Раду, — после долгой паузы предложил Заганос-паша. — Наконец-то ваш волчонок пригодится в деле.

Мехмед уставился на визиря, некогда бывшего его учителем, как на полоумного.

— Причём здесь принц Раду? — ему пришлось тщательно подбирать слова, потому что перед глазами стремительно расползалась алая пелена.

— Раду — законный наследник престола Валахии, — Заганос-паша пожал плечами. — Возможно, мы сможем договориться с боярами, и они сами устранят безумного правителя. Отправим принца Раду в Валахию против брата, заручившись их поддержкой. Думаю, он достаточно предан вам…

Звук пощёчины оборвал его на полуслове. Мехмед сам не понял, как в одну секунду оказался подле паши, ладонь его горела от удара. Заганос-паша отшатнулся, держась за лицо. Было видно, что несколько перстней рассекли его щёку