Сердце его в Эдирне - YeliangHua

он едва понимал, что творит. Стоны сводили с ума. Волосы Раду пахли тенистым садом и маслами. Кожа его пахла желанием. Его тело дрожало под ним, подобно крыльям птиц на ветру. Раду молил его без слов. Он встречал каждый толчок жадным вздохом. Мехмед запрокинул голову, вбиваясь так, словно это была его последняя ночь на земле. Он горел, как никогда прежде. Его накрыло забвением, подобным тому, что наступает, когда слышишь раскат грома прямо над головой — вот только громом этим было его собственное сердце, а молнией была ослепительная пелена желания, в которой он тонул, словно в полуденном мареве, задыхаясь и в то же время не зная, как надышаться. Он любил Раду так, как умел — пылко, страстно, самозабвенно. Казалось, в какой-то момент он перестал понимать, кто он, как если бы душа его покинула тело и устремилась к Раду, желая слиться с ним в экстатическом порыве. Он сжимал Раду в своих объятиях, он целовал его шею, он обвивал его собой.

Он любил Раду, как умел — забывался в этой любви, потому что иначе сошёл бы с ума.

С рассветом, простыни липли к их измученным телам, но души их продолжали жаждать — и никто из них не был готов встречать новый день. Раду уснул на груди Мехмеда, окончательно обессилев. Мехмед уснул, сжимая Раду в своих объятиях. Никто из них не понимал, что с этим делать дальше, потому всё, что им оставалось — забыться.

Примечание к части

P.S. Да, это была энца на 6 страниц. Что за фанфик без энцы?

Часть 9

Миссия, направленная на решение Трапезундского вопроса, затянулась на месяцы, однако в итоге завершилась осадой и относительно быстрым и бескровным разгромом Комнинов. Мехмед, не желавший войны, в очередной раз был втянут в конфликт, который ему был ни к чему, когда Давид Комнин начал плести интриги и давить на Узун Хасана, имевшего несчастье жениться на Теодоре, племяннице Давида. Разумеется, никто из католиков, подтолкнувших Давида к войне, на помощь так и не явился — в итоге османское войско вынуждено было стоять против таких же как они мусульман и горстки православных мирных греков, державших оружие едва ли не впервые в жизни. Мехмеда тошнило от происходящего, и он понятия не имел, как вообще отказался в это втянут. До этого он был уверен, что после победы в Византии никто более не станет ему досаждать. Но, к несчастью, видимо, слишком многим людям резало глаза, что он, какой-то там осман сомнительного происхождения, обрёл такую власть в столь юные годы. В нём видели выскочку, которого нужно вернуть на место. Сплетни, распущенные о нём Халил-пашой в своё время, сыграли с ним дурную шутку.

Единственным светлым пятном в сгущающемся мраке все эти пять лет по-прежнему оставался для Мехмеда Раду — неизменно мягкий, однако обладающий удивительной прямотой, принц, казалось, всегда знал, что делать. Это ему принадлежала идея пойти на тайные переговоры с Узун-Хасаном, в результате которых спустя три года тот принял решение более не идти на поводу Венеции. Сам Раду никогда переговоров не вёл, однако ни для кого не было тайной, что палатки Мехмеда и принца стоят всегда рядом, а сами они зачастую просиживают до рассвета, обсуждая планы противника. Что до того, что иногда такие ночные беседы заканчивались совсем не по-дружески, это мало кого смущало.

Тем вечером Мехмед принял решение возвращаться в Константинополь, поскольку миссия была окончена. Они с Раду уединились после праздничного вечера, чтобы отдохнуть, однако сон почему-то не шёл ни к одному из них. Ощущение смутной тревоги продолжало накатывать, и было неясно, всё дело в пережитом напряжении последних месяцев, или в чём-то ещё. Мехмед обнимал Раду, медленно перебирая его волосы — в походе они всегда пахли пылью и морской солью, однако всё ещё оставались удивительно мягкими.

— Что будешь делать после возвращения?

Раду удивлённо приподнял голову, косясь на Мехмеда из-под выжженных солнцем Средиземноморья ресниц.

— Я?..

— Да, ты, — Мехмед улыбнулся. В свете единственной масляной лампы кожа принца оставалась всё такой же светлой. Похоже, даже походы не смогли стереть с его лица природную свежесть. — Может быть, есть место, куда бы тебе хотелось отправиться? Что насчёт Валахии?

Принц нахмурил лоб.

— Валахии?..

— Ты ведь не был дома так долго, разве тебе не хотелось бы вернуться — пусть и на время? — Мехмед прищурился. — Покажешь мне свои родные места…

— Брат не писал мне уже пять лет, — перебил Раду. — Не думаю, что это хорошая идея. Да и дома у меня давно нет, я живу как умею.

Мехмед задумался.

— С каких пор он тебе не пишет? Я думал, вы всегда были близки?

— В последний раз я получал от него письмо ещё до знакомства с тобой, — Раду прикрыл глаза. — Что до того, были ли мы близки… мой брат перестал выплачивать деньги на моё содержание примерно тогда же. Не думаю, что его волнует, жив я, или нет.

— Ты в этом так уверен?..

— Да. Я пытался писать ему поначалу, но он не ответил ни на одно из моих писем. Примерно тогда же я поинтересовался выплатами — и оказалось, что они прекратились, когда он стал господарем Валахии. Полагаю, для него более не было смысла содержать меня, поскольку я стал его прямым конкурентом, а он и без того был в хороших отношениях с тобой.

— Почему ты об этом молчал? — Мехмед уставился на принца, словно впервые его видел. — Ты должен был сказать!

— Чего бы я этим добился? — Раду вздохнул. — Помнишь тот вечер, когда меня попытались отравить? Ты тогда рассказал мне историю о принце Орхане, которого хотели использовать против тебя. В этой ситуации я — принц Орхан, нежеланный наследник, предавший Родину. Неужели не очевидно?

— Раду, ты кто угодно, но не предатель. Ты ведь даже не принял ислам!.. — Мехмед чувствовал, что закипает. — Ты боялся, что я использую тебя против брата? Или, быть может, ты считал, что я захочу избавиться от тебя? Что, в конце концов, было в твоей голове?!

— Симпатии не имеют значения, если на кону жизни людей, разве нет? — Раду поджал губы. — Что бы ни происходило между