Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

– Да какой там питаю! Было горе – запивал. Перестал уже. Теперь закусываю, – Георгий взял шутовской тон, отмахнулся рукой, как от безделицы. Вот уж правда: язык мой – враг мой! – Да чего я тут с вами? Без меня управитесь! Во сколько раненых!

Георгий отстал от носилок.

– Вот всё у вас так! Горе – запиваете. Радость – обмываете, – с потаённой горечью пробормотала Матрёна.

Следом в клинику внесли носилки с провокатором. У него была прострелена грудь. Его оставили в коридоре. Бельцева подбежала было к носилкам с молодым человеком с чёрными кудрями, но тут жалобно захныкал фабричный лет пятидесяти. Левой рукой он нянчил повисшую правую. От него ощутимо несло водкой.

– Оставь ты, дочка, эту погань. Всё кричат: «Россия расцветёт! Россия окрепнет! Русский народ станет жить лучшею жизнью!» Тьфу! – сплюнул он в сторону носилок. – То ж из-за него мирное собрание в кровавое месиво взбилось! Мне доктора покличь перво-наперво.

Бельцева моментально преисполнилась жалости к мужику. Больно ему, милому. Она собралась бежать за врачом, но тут на плечо ей легла крепкая рука.

– Главное и единственное правило сортировки раненых: первой помощь оказывается тем, кто молчит. Кто кричит и жалуется – у того жизненная сила есть! – негромко, но властно произнесла Вера Игнатьевна. Затем дала распоряжение, кивнув на носилки с чернявым: – На второй стол!

Белозерский и Концевич прихватили провокатора, унесли. Княгиня присела у расхныкавшегося пьяненького рабочего, окинула взглядом. Засунула большой палец левой руки ему в подмышечную впадину, остальными четырьмя зафиксировала плечевой сустав сверху, правой рукой резко вытянула конечность прямо на себя. Заняло это всё примерно мгновение. Мужик завопил:

– А-а-а! Ежи те через брод!

Но боль ушла прежде, чем он осознал. Рабочий с радостным удивлением пошевелил рукой и посмотрел на бабу, явно из благородных, с хмельной благодарностью и, кажется, готов был пуститься руки целовать. Вера резко толкнула его в грудь, так что он откинулся к стенке, взяла за ворот несвежей рубахи и проговорила тихо, но очень зло:

– Он-то, конечно, погань! Да только что же ты, баран, погань слушал, а не Василия Петровича?! Где собрание баранов перестаёт подчиняться овчаркам, там волки устраивают кровавую резню!

Вера Игнатьевна отправилась в операционную. Мужик перекрестился и поклонился в ту сторону, куда ушла баба-командир.

Бельцева, услыхав очередной призыв о помощи, снова было бросилась на жалобы. Затем остановилась, огляделась: жандарм, и прежде молча сидевший у стеночки, тихо сполз по ней. Она кинулась к нему. Правило сортировки раненых с первого раза влилось в кровь Марины Бельцевой. В последующем эта великолепная женщина спасёт немало жизней, но… сейчас ей едва исполнилось восемнадцать лет.

Городовой лежал на операционном столе. Астахов, явившийся в клинику из кафедральной тиши, как только услыхал о случившемся – зная, что рук может не достать, – стоял на дыхательной маске. Оперировала профессор Данзайр, ассистировал Нилов. Асю выдернули из коридора сострадания, операционной сестрой милосердия она была хорошей. На приёме врачом оставили Порудоминского с командой полулекарей. Справятся. Обучение боем – самое жестокое. И самое эффективное.

Вера Игнатьевна вошла в брюшную полость. Ушила перфорацию, лигировала сосуды. Начала проводить ревизию.

– Салфетку!

Промокнув, Вера обратилась к ассистенту:

– Что это, доктор Нилов?

Доктор Нилов посмотрел в рану, признаться, как баран на новые ворота. Но сделал предположение, как и положено, коли тебя спрашивает профессор.

– Опухоль?

– Универсальный ответ, кто бы спорил! – скептически усмехнулась Вера Игнатьевна. – Анна Львовна, подмените доктора Астахова.

Астахов со страхом глянул на Веру Игнатьевну.

– О, нет-нет! Дорогой мой, мы все знаем, отчего вы избрали стезю патологоанатома. Вам не придётся исполнять каких бы то ни было манипуляций на живом теле, вы мне нужны как рабочая сила. Вы просто будете держать препарат. С удержанием препарата вы справитесь?

Астахов кивнул.

– Доктор Астахов и доктор Порудоминский! Эвисцерация! Надеюсь, физической культурой вы не пренебрегали, работа предстоит… потная. Хотя и неподвижная.

На соседнем столе трудились над провокатором. Белозерский оперировал, ассистировал Концевич. На маске стоял Владимир Сергеевич, операционной сестрой выступила Матрёна Ивановна. Белозерский быстро вскрыл грудную полость, промокнул, разыскал травмированный сосуд, ушил, просушил полость… Удивился обнаруженному:

– Что это?!

Если профессор экзаменовала ассистента, то ординатор Белозерский искренне не понимал, что такое он обнаружил.

– Каверна? – предположил Концевич.

Владимир Сергеевич заглянул в рану. Посмотрел на Матрёну. Та поняла его и пошла к голове пациента. Владимир Сергеевич обработал руки и кивнул Белозерскому на инструментальный столик. Место хирурга занял Кравченко. Александру Николаевичу предстояло потрудиться операционной сестрой. Но это никоим образом его не ущемило. Всяческие подобные чувства у профессионалов быстро проходят. Если не проходят, и врач не может подменить сестру или санитара – он не профессионал.

У стола Веры Астахов и Нилов держали на вытянутых руках простыню, на которой устроились петли кишечника городового. Сложнейшая работа в том смысле, что пошевелиться нельзя. В остальном-то ничего сложного. Да только постоять вот так, когда на руках нечто настолько нежное и ранимое, что малейшее движение… По лицам молодых докторов действительно катился пот. Астахов пытался не думать о том, что держит в руках живой кишечник. К тому же его вдохновляло то обстоятельство, что па-танатомический препарат удалённой опухоли достанется ему. Он давно увлечён этой проблематикой.

– У нас принято удалять герминативную оболочку и дочерние пузыри. Но я училась в Швейцарии. В Европе без малого двадцать лет как выполняют резекцию участка печени в случае этой патологии.

Профессор Данзайр добралась до воротной вены пациента. Кинув взгляд на ассистентов, усмехнулась:

– Чего кислые, дохляки?! Вы не просто кишечник в руках держите. Вы держите в руках кишечник у престола господня! Кто видел воротную вену – видел бога!

Кравченко, оперировавший на соседнем столе, был представителем вымирающей породы врачей – универсалом. Грамотным клиницистом, умелым оператором. Белозерский подал ему последовательно несколько зажимов. Ловко выделяя образование, Владимир Сергеевич комментировал:

– В тропиках – обычное дело. Там эта зараза кишмя кишит. И у нас хватает, кто татарское мясо сырое уважает. Ну вот, а теперь… – Белозерский, упредив, подал ножницы. – Благодарю! Именно! Для начала попробуем эктомию. Резекцию лёгкого наотмашь делать не будем, он и так много крови потерял.

– По своей вине, – преспокойно констатировал Концевич, будто речь шла о том, что кто-то потерял перчатки.

– Здесь, на операционном столе, Дмитрий Петрович, нет правых и неправых. Это азы, которые вам наверняка знакомы. Это потом пусть… В чьей это власти. Если подобные вопросы вообще в чьей-либо власти, кроме совести.

Кравченко наложил щипцы и аккуратно отделил образование.

– Осторожно извлекаем… –